Потными пальцами Георгина развязала бант под подбородком, с облегчением сняла шляпу и вытерла рукавом лоб и виски.
– На Бич-роуд, пожалуйста, – повернулась она к Полу Бигелоу, который сел в кабинку с другой стороны.
– Я знаю. – Он изобразил поклон: – Позвольте – ваш квартирант. Я уже послал в Л’Эспуар человека, чтобы он предупредил о вашем прибытии.
Нахмурив брови, Георгина кивнула.
Пол Бигелоу хлопнул по дверце с наружной стороны, и повозка тронулась и запрыгала на тонких металлических колесах. В более-менее комфортабельных экипажах на улицах Лондона Георгина уже забыла, как тряско ездить в сингапурских паланкинах. Внутрь проник теплый воздух движения, а когда повозка свернула на прибрежную дорогу, то и морской бриз.
Георгина вытянула шею, высматривая белый фасад Сент-Андруса, маленькой церкви, которую финансировали Гордон Финдли и другие шотландские торговцы города. Для Георгины эта церковь с незапамятных времен была тайным знаком Сингапура, путеводной звездой, ведущей к дому.
Служащий ее отца, с которым ей придется жить под одной крышей, был плотным, крепко сбитым, при этом еще молодым человеком; с виду ему было не больше двадцати пяти. Он сидел напротив нее, широко расставив ноги, расслабленно закинув руки на спинку сиденья. Начищенные туфли плотно прижаты к полу. Руки у него были на удивление сильные и загорелые, как будто он целыми днями таскал ящики, а не сидел за письменным столом в конторе. В солнечном свете волоски на руках вспыхивали золотом, и, хотя время было чуть за полдень, вокруг рта успела пробиться щетина, придавая залихватскую нотку его вполне солидному облику.
Его глаза, подкупающе голубые, встретились с ее глазами. Георгина быстро отвернулась к морю, к кораблям и лодкам, танцующим на волнах.
– Как мне сказал мистер Финдли, последние годы вы провели в Англии?
– Первые несколько месяцев я была в Индии, в Пондишери. В семье дяди, брата моей матери. – Георгина взглянула на него сбоку: – Вы его наверняка знаете. Этьен Буассело.
Пол Бигелоу кивнул:
– Конечно. В мои обязанности входит большая часть переписки с мистером Буассело. Он в прошлом году приезжал сюда на несколько недель.
Его английский был с акцентом, растягивающим некоторые гласные; не с севера ли он?
– Вы давно в Сингапуре?
– Года четыре, – он наморщил лоб: – начинал я у Бустед, а последние два года – у Финдли и Буассело. Да, как раз четыре года назад я и приехал, – он расцвел: – из Манчестера.
Манчаста.
– Я почти семь лет провела в Лондоне, у сестры отца, в ее семье.
– Сколько лет вам было, когда вы отсюда уехали?
– Десять. – Голос ее звучал слабо; отзвук того перелома, который в том году окончательно разделил надвое ее жизнь, трещина в которой возникла слишком рано.
– Десять, – тихо повторило эхо с его стороны. Неожиданно мягко. – Должно быть, для вас это было очень тяжело.
Глаза его при этом были глубокими и темными, как море в облачный, но безветренный день.
Лишь внезапный толчок – паланкин поворачивал – оторвал их взгляды друг от друга, и Георгина молча подставила лицо переменчивой игре света и теней от высоких деревьев.
Сердце ее забилось – она узнала первые дома в их сочно-зеленых, цветущих садах. Оно заплясало от радости, когда паланкин свернул во двор и остановился в тенистом туннеле крытого въезда.
Подскочил малаец, открыл дверцу и глубоко поклонился; возможно, это был один из двух саисов, что раньше отвечали в Л’Эспуаре за лошадей и повозки и возили ее отца в город.
– Я должен вернуться в контору, – сказал Пол Бигелоу, помогая ей выйти из кабинки. – До вечера!
Георгина смогла лишь кивнуть; она была захвачена тем, что видит: персонал выстроился в шеренгу на ступенях веранды. Как во сне она шагнула вперед, и застывшая картинка разом рассыпалась в громких ликующих криках, поглотивших шум отъезжающего паланкина.
– Селамат датанг! Добро пожаловать, милости просим!
Со смехом и криками люди бросились к ней и обступили ее. Сперва трое боев, на удивление мало изменившиеся, будто время их не коснулось, приветствовали ее, вытянувшись по струнке, но зато с широкими улыбками, прежде чем кинуться к багажу.
