Рука об руку с ним она бежала по песку, который светло мерцал в темноте, в свете звезд. Он перевел ее через дорогу, через лаз в стене, и навстречу ей ударило влагой ночное дыхание листвы.
Звон цикад сливался с биением ее сердца, высоким, тонким и частым, и смех щекотал ее изнутри.
Как волнующе было сбежать из дома под покровом темноты. Проскользнуть мимо ночных охранников и потом бесшумно плыть на лодке по ночной реке, по берегам которой шуршало, потрескивало и квакали лягушки.
Лишь освещенные окна в конце чужого сада вызвали у нее испуг, и звон цикад сразу принял угрожающий оборот.
Она пробиралась за Дунканом между деревьями, поднялась за ним по ступеням в домик.
– Погоди, – прошептал он. – Я сейчас зажгу свет.
Ли Мей слышала, как он что-то ищет. Загорелся слабый огонек, оттеснил темноту в углы комнаты и наколдовал силуэты стола и кровати.
– Что это здесь?
– Это садовый павильон. Я здесь играл с раннего детства. Но тогда он был полуразрушенный. Моя сестра иногда удалялась сюда читать.
Ли Мей пугливо огляделась.
– А если кто придет?
Улыбка светло блеснула на его лице:
– В это время уже никто.
Он упал на кровать и протянул к ней руки. Ли Мей непроизвольно обхватила себя руками.
– Ты передумала?
Она малодушно помотала головой: нет.
Это было ее желание – найти место, где бы они могли быть одни. Где ей не нужно было опасаться, что их увидят рыбаки и, смеясь, будут кричать что-нибудь непристойное. В китайском домике в Кулит Керанге, который принадлежал ей, было нельзя. В течение дня всегда кто-нибудь мог войти, а ночью слишком велика была опасность, что Дункан попадется в руки охране. Попадись им она одна, у нее быстро нашлась бы отговорка, но чужой мужчина на участке…
Это место, которое по рассказам Дункана было таким уютным, показалось ей наоборот жутковатым. Древесина и камень пахли новым, но под ними скрывался вечный запах моря. Как будто павильон однажды, много-много лет назад погрузился на дно и лишь с трудом был заново отвоеван у океана.
Что-то подстерегало в его тени. Не то чтобы злое. Скорее печальное чувствовалось здесь. И запретное.
Ей нельзя было здесь находиться.
– Только поцелуи, Ли Мей. Обещаю.
Она сделала над собой усилие и легла к нему на кровать. В объятиях Дункана она чувствовала себя защищенной. Его сердцебиение, его запах мокрой от дождя травы и нагретого солнцем камня успокаивали ее.
С Дунканом было все равно что на море. Тихо, но не всегда молчаливо; его голос, слова, которые он говорил, заставляли в ней что-то вибрировать, то тихо и мягко, то сильнее, иногда высоко и захватывающе. С Дунканом она чувствовала себя дома, он был большой серебряной звездой на небосводе, по которой она направляла свой парус. Которая неизменно сопровождала ее путь.
Его поцелуи прогнали ее страх.
– Нет. – Дункан не дыша отстранил ее от себя, вытянул ее руку у себя из-под рубашки.
– Я не хочу останавливаться, – пролепетала она.
Его взгляд испытующе скользил по ее лицу.
– Ты уверена? Я могу подождать, понимаешь?
– Я не хочу больше ждать, – настаивала она и спросила себя, откуда у нее берется мужество.
Дункан медленно стянул рубашку через голову, расстегнул свои брюки. Ли Мей беспокойно разделась и тут же пожалела об этом, как только взгляд Дункана прошелся по ее телу.
– Я знаю, у меня мало чего есть, – пожимая плечами, она пыталась стряхнуть с себя стыд, что в ней даже не намечалось таких округлостей, какие были у Феены и Шармилы.
– Более чем достаточно, Ли Мей, – хрипло произнес Дункан. – Более чем достаточно.
Она хватала ртом воздух, когда руки и губы Дункана странствовали по ее телу. Заново его формируя. Слишком маленькие холмики ее грудей разрастались до мягких подушек, между которых он зарывался лицом; ее жесткий живот, ее заостренные тазовые кости стали текучими, как вода. Его губы коснулись сокровенного углубления, и жар его тела заставил ее кожу звенеть, как цикады.
Твердая плоть прорвалась к ней между ног и принялась пробивать себе путь внутрь ее. Это было омерзительно и в корне неверно.
Она искала слово, одно-единственное слово, что-то вроде «нет»… Которое внезапно обернулось непонимающим и непостижимым «да». Тепло волна за волной сотрясало ее, наполняя ее незнакомым, новым, странным чувством счастья.
