– Ты не радуешься Индии?
– Радуюсь, – бросила она быстро и не задумываясь, потому что знала: этот ответ он и хотел услышать. Гусеница занимала все ее внимание; казалось, она о чем-то размышляла.
– А почему мама не едет с нами?
Пол присел перед ней на корточки и обнял ее за плечи:
– Маме сейчас требуется время, чтобы побыть одной, Жози.
– Из-за дедушки?
– Да, мое сердце. Из-за дедушки.
Она повернулась к нему, и ее детское личико с нахмуренными бровями, с влажно поблескивающими голубыми глазами было так похоже на лицо Георгины, что у него сжалось сердце.
– А вдруг завтра она заметит, что мы ей нужны – а нас и нет?
– На этот случай она знает, где нас найти. Не так уж далеко мы уплываем. И через месяц вообще вернемся домой.
Джо кивнула, но он ее не убедил. Один месяц в ее возрасте был целой вечностью.
– Ты сможешь там покататься верхом на слоне, – попытался он заинтересовать ее. Отвлечь.
Лучик вспыхнул на личике Джо, но тут же погас.
– Мама бы тоже с удовольствием покаталась.
– Но ты ей об этом обязательно расскажешь, когда мы вернемся, хорошо?
Джо горячо закивала.
Если мы застанем ее на месте, когда вернемся.
Пол прижал дочку к себе, в равной мере плавясь от любви к своей маленькой девочке и лопаясь от мрачной решимости сделать все, чтобы защитить ее.
Тихо стало в Л’Эспуаре с тех пор, как Джо – эта маленькая Путри – уехала, прихватив с собой радостный голос и счастливый смех. Без туана Бигелоу распался привычный распорядок дня, и на цыпочках прислуга ходила теперь вокруг мэм Георгины, которая остановилась в безвременье, как вода в губке.
Дом – будто снова обретя голос в пустоте и молчании своих жителей – начал скрипеть и постанывать, нашептывать и бормотать. Рассказывать истории, которые пережил и о которых слишком долго помалкивал.
Георгина вслушивалась в эти звуки, которые часто говорили голосом Семпаки. Иногда голосом Гордона Финдли. И Жозефины.
Высокий звон цикад – как звук рассыпанного серебра, на фоне которого пение птиц казалось бледным и глухим, – наполнял веранду. Лишь временами, когда волны накатывали сильнее, было слышно море.
Георгина пыталась представить себе, как молодая Семпака, которой не было еще и двадцати, пустилась в путь из деревни в город с плетеной корзинкой на локте и спрашивала дорогу в Л’Эспуар. В корзинке вопило новорожденное дитя женского пола, голодное и даже еще не обтертое от крови и слизи матери.
Ребенок-дух. Ханту, которого решено было отдать туда, откуда он явился.
Матианак.
Одного этого слова было достаточно, чтобы малайская прислуга разбежалась кто куда, а трое китайских боев были ввергнуты в растерянность. Туана не было дома, его они не могли спросить, что делать, дома была только мэм.
Как быстро, должно быть, удивление перешло в мучительную боль, в неистовый гнев, когда она, хватая ртом воздух, заглянула в голубые глаза младенца. Когда она поняла причину исчезновения своей горничной Тиях. Осознала собственную слепоту. Во все те месяцы, когда она удалялась от мира в свою скорлупу, спорила с судьбой, гневила бога и вынуждена была держать мужа на отдалении, чтобы ее не похоронили вместе со следующим невыношенным ребенком.
Георгина могла лишь догадываться, была ли между Жозефиной и Семпакой жаркая перебранка над корзиной или они мерялись силой в ожесточенном молчании. Произошло ли все быстро или длилось часами. Пока победу не одержал ребенок, завоевав измученное, израненное и кровоточащее материнское сердце Жозефины.
Она была как богиня, когда держала тебя на руках. Бесстрашная, сияющая богиня. Настолько могущественная в своей любви и доброте, что даже я перестала тебя бояться и в полном смирении и почтении склонилась перед ней.
Когда вечером вернулся домой Гордон Финдли, на руках его жены лежало новорожденное дитя, вымытое и одетое; оно жадно сосало ее грудь, из которой молоко поначалу сочилось по каплям, а потом потекло ручьем.
Гордон, ты только взгляни. Господь бог услышал мои молитвы и совершил чудо. Послал мне сегодня дитя.
Когда доктор Оксли обследовал ребенка, он не скрывал недовольства, что Жозефина Финдли после стольких опасных выкидышей не призвала на роды его, а была столь легкомысленна, неосторожна, что доверилась грязным рукам примитивной малайской повитухи. Поистине граничило с чудом то, что в таких условиях ребенок родился таким здоровым и сильным.
