Он пытался замолить вину как только мог. Однако Георгина, казалось, после возвращения вела борьбу с самой собой, только с собой; больно было смотреть на это и ничего не предпринимать.
Временами он тоскливо мечтал о какой-нибудь другой женщине – которая была бы проще, с более веселым и легким характером. Которая облегчала бы, а не осложняла ему жизнь. Которая не была бы для него ни загадкой, ни вызовом. Хотя он знал, что Георгина давно вросла ему глубоко под кожу.
– Вот все и уладилось между вами, – сказал Гордон Финдли, словно угадав его мысли.
Пол растерянно посмотрел на тестя, тот не сводил глаз со страницы газеты.
– Было… – Гордон Финдли откашлялся; брови его подрагивали. – Было время, когда мне казалось, что я потерял Жозефину. Что наш брак больше не стоит ни цента и долго ему не протянуть. И поверь мне, по сравнению с моей Жозефиной Георгина – просто кроткий агнец.
Плечи Пола невольно дернулись под рубашкой и сюртуком; он не привык с кем бы то ни было говорить о таких интимных вещах, тем более со своим чопорным шотландским тестем.
– Такие женщины, как Жозефина, как Георгина… – Гордон Финдли неторопливо листал газету, – это женщины как бриллианты. Высококаратные. Они твердые и неподатливые, а грани их так остры, что можно поцарапаться до крови. А то и до кости. Они редки, и они драгоценны. Можно считать себя богатым мужчиной, если имел счастье знать такую женщину. Ради этого стоит потерпеть. Побороться.
Пол молчал, благодарный за эти слова. Но и почувствовал облегчение, когда тесть без перехода взял другой, деловой, трезвый тон.
– Когда я смотрю на такой прогресс телеграфа… Может быть, нам стоило бы переключиться на гуттаперчу? Кажется, потребность в ней дальше будет лишь нарастать.
– Да, – выдавил из себя Пол.
Его облегчение так же быстро рассеялось, как наступило. Он еще не набрался мужества признаться Гордону Финдли в своей большой ошибке.
Хорошее впечатление на него произвел малайский торговец, предложивший ему корабельную партию черепахового панциря. Образцы, которые он показал, были превосходного качества, оправдывающего непривычно высокую цену, поскольку и выгоду обещали принести несравнимо бо́льшую. Его должно было насторожить то, что торговец явился к нему напрямую, а не через тауке. Не смутила его и стыдливо затребованная плата наличными вперед; в Сингапуре повсеместно научились на кризисе, пережитом два года назад. Пол ухватился за эту сделку и за очень большие деньги купил всю партию. Которая при поставке оказалась дешевыми отходами от черепашьих панцирей. Ничего не стоящими.
Грубый промах, пусть и родившийся из нужды, которого не могло бы случиться с ним даже в то время, когда он был начинающим. А тем более в то время, когда фирма и без того боролась за выживание и семья жила только с того, что Гордон Финдли, умея обходиться немногим, скопил за десятилетия и что таяло пугающе быстро.
Вчера Георгина передала ему почти все свои драгоценности – и те, которые покупал ей он, и те, что ей достались от матери.
Не то чтобы это для меня ничего не значило, – тихо сказала она с почти пугающим спокойствием в своих синих глазах. – Но если я этим смогу помочь фирме… Только отцу ничего не говори, – добавила она с легкой улыбкой.
Благородный жест, это Пол осознавал, и жест, глубоко его пристыдивший.
Финдли, Буассело и Бигелоу стояли у пропасти. Дом, который он построил для Георгины, он не мог содержать. Его брак был хрупким и ломким как яичная скорлупа. Все его мечты прийти к чему-то в Сингапуре затянуло песком, как устье реки Сингапур.
Выщелоченным и усталым чувствовал он себя от жизни в тропиках, для которой был создан так же мало, как и для такой женщины, как Георгина.
Ах Тонг, двигаясь между белым великолепием куста жасмина и живой изгородью, просиял всем своим морщинистым кожистым лицом, когда Джо ринулась к нему, со смехом убегая от Георгины.
– Ах, да у меня гости. И еще какие! Я рад.
– Я пришла тебе помочь! – гордо объявила Джо.
Брови Ах Тонга удивленно поползли вверх.
– Вон оно что! Как это мило с твоей стороны, Путри.
Он нагнулся со своей худощавой высоты и погладил ее по голове, прежде чем указать на срезанные ветки и побеги, рассыпанные в траве:
