Время дикой орхидеи - страница 10
Георгина смогла лишь кивнуть и медленно пошла по лестнице вверх к своей комнате.
Ей приходилось прилагать усилия, чтобы не пялиться неприкрыто на Рахарио, когда он ел, а сосредоточиться на том, чтобы рвать на полосы свежую простыню. Ей это не удавалось; она то и дело поглядывала на него в блаженном удивлении, что он после одних суток жара и двух суток сонливой вялости сегодня снова казался бодрым. Он никак не мог насытиться чечевичным супом дал-тадка и рисом, лепешками чапати и бананами, которые она частью приберегла от своего обеда, частью выпросила у Аниша или просто стянула из кладовки с продуктами.
Когда он отставил пустую тарелку – на ней не осталось ничего, кроме банановых шкурок, – Георгина придвинулась ближе. Она осторожно приподняла его штанину и сняла повязку, чтобы обработать настойкой рану с запекшейся кровью и наложить на нее свежую ткань. Ей оставалось лишь надеяться, что Семпака не так скоро обнаружит, как быстро истаивает стопка простыней в бельевом шкафу.
Когда Рахарио вздрагивал, она испуганно замирала.
– Что, очень больно?
Он отрицательно мотал головой:
– Ничего.
Георгина закусывала нижнюю губу, чтобы сдержать все любопытные вопросы, которые так и прожигали ей язык.
– Как же это… – в конце концов не выдержала она. – То есть кто… что… – Не отрывая взгляда от раны, она снова умолкла.
– Бой. На море.
Георгина медленно подняла голову, в животе у нее от волнения дрожали внутренности.
– Ты что, ты… пират?
Один уголок его рта приподнялся в улыбке, обнажившей белые зубы.
– Да что ты можешь знать про пиратов?
Мысли ее заметались по сказкам и приключенческим историям, которые раньше ей читала мама и из которых она быстро выросла. Пираты не были для нее ни лихими мореходами в бриджах, ни грязными бандитами с повязкой на глазу и саблей, плавающими под флагом с черепом и костями. А были вполне реальными морскими разбойниками родом из Китая или с бесчисленных островов за горизонтом.
Гнетущая забота для папы и других торговцев города, но также и для дяди Этьена в Пондишери; не однажды Георгина была свидетельницей, как ее отец говорил со смешанным чувством ярости и безысходности, что снова придется списывать груз, на который возлагали столько надежд. Она знала, что правительство в Калькутте после долгих настояний наконец выслало канонерки, чтобы избавиться от пиратства. Однако морские пути, ведущие в Китай и Японию, Индию, Европу и Америку, которые продевались сквозь Малаккский пролив, как нитка сквозь игольное ушко, как были, так и оставались ненадежными.
Высоко подняв голову, она выдержала взгляд Рахарио.
– В любом случае я знаю больше, чем ты мог бы ожидать от меня.
Рахарио не мог разгадать эту странную девочку.
Она была приблизительно того же возраста, что и его младшие сестры, но та беспомощность, с какой она за ним ухаживала, выдавала, что ей не приходилось действовать там, где нужно было выполнять какую-то работу. Часто она была как маленькая девочка, но все-таки ей не хватало радостной, плещущей через край легкости, знакомой ему по собственному детству. Ее окружала преждевременная серьезность. Почти так, будто тень, которую отбрасывало ее худенькое тело, когда солнце между ливнями засылало сюда свои лучи, была темнее, чем от других людей.
Ее кожа была слишком светлой для ребенка с этого острова или с материка, но по-малайски она говорила как на родном языке. Временами у нее проскакивало какое-нибудь английское слово, но она этого не замечала, а временами какое-нибудь слово и на другом языке, который звучал игриво – возможно, французский.
Ее глаза… Примечательные глаза были у Нилам.
Переменчивые, как небо над островом. И впрямь цвета сапфира, особенно когда они вспыхивали, как сейчас. В зависимости от наклона головы или от угла падения света, а может, и от того, что творилось в ней самой, цвет менялся до темно-фиолетового диких орхидей, которые росли вверху по течению реки. А временами они темнели так, что казались такими же черными, как его собственные или глаза его братьев и сестер.
