Уже засыпая на охапке прошлогодней листвы, О’Брайен шепнул Ту Хоксу:
– По-моему, наши бравые ребята держат курс на северо-восток. Может, хотят махнуть через границу, в Россию?
Ту Хокс молча кивнул – он сам подумывал о том же.
О’Брайен вдруг встрепенулся:
– Но эти парни, не румыны и не русские. И не поляки! У нас в Чикаго их всех прорва, но никто не лопочет так, как эти… Кто же они такие, черт бы, их побрал?!
– Наверно, какой-то редкий диалект, – покривил душой Ту Хокс. Смутные догадки его были слишком фантастичны, чтобы делиться с впечатлительным ирландцем.
– А знаешь, что еще мне показалось совсем чудным? – продолжал окончательно раздумавший засыпать О’Брайен. – Лошадей-то нигде нет, даже на хуторе… Не могли же немцы реквизировать коняг подчистую, а?
– Я тоже думал об этом. На снимках нашей авиаразведки, которые я просматривал перед вылетом, они мелькали довольно часто. Возможно, сами жители попрятали их от греха. – Ту Хокс зевнул. – Ну ладно, хватит. Спать пора. Нам предстоит долгая и трудная ночь.
Но сперва им пришлось испытать все прелести дня: комары, зудевшие в темноте, не унялись и с рассветом. Шипя под нос проклятия, летчики пытались зарыться поглубже в листья, но комарье доставало и там. Только теперь Ту Хокс понял, почему, несмотря на отчаянный зной, их спутники преют в своей грубой и тяжелой одежде. Одно из двух: либо плавать в собственном поту от жары, что в общем не так уж и страшно, либо свихнуться от рассвирепевших комаров.
Набросав на себя целый ворох листьев, Ту Хокс наконец задремал, но сон был тяжелым и беспокойным. Солнце перевалило за полдень и просачивалось теперь горячими струями сквозь кустарник. Ту Хокс проснулся от удушливой жары. Приоткрыв глаза, он увидел над собой костистое лицо Джикозеса и, хмыкнув, перевернулся на другой бок.
Будь что будет. Убить их с О’Брайеном этим людям ничего не стоит. Если захотят, конечно. Но пока что! Джикозес явно видит в них не врагов, а просто чужаков – непонятных, зато и неопасных. Ну а его любопытство можно понять!
Уже в сумерках всем раздали по полоске вяленого мяса и ломтю черствого темного хлеба; не подавиться ужином помогла вода из ближайшего ручья. А затем началось непонятное: вместо сигнала к выходу Ту Хокс стал свидетелем совершенно неожиданной мистерии. Достав из замшевых мешочков нечто вроде четок или ожерелий из перламутровых горошин и деревянные статуэтки, мужчины дружно повернулись лицом к востоку. Надев на шею ожерелье и перебирая шарики левой рукой, каждый высоко поднял над головой правую, держа на ладони статуэтку. Послышались негромкие голоса, бормотавшие что-то речитативом, причем Ту Хокс заметил, что каждый бормочет свое. Маленькие статуэтки тоже были различны. Мужчина, оказавшийся ближе всех к Ту Хоксу, держал стилизованную фигурку вскинувшего хобот мамонта с острыми бивнями; на месте глаз были вставлены красные камешки… В стороне от всех опустилась на колени светловолосая девушка, повернувшись лицом к западу и поставив перед собой маленького серебряного идола – фигурку повешенного на дереве человека.
Все это было странно и непонятно. О’Брайен, истый, как все ирландцы, католик, чертыхнулся, перекрестился и пробормотал «Отче наш»; затем прошептал, наклонившись к Ту Хоксу:
– Мы что, никак к идолопоклонникам каким попали?!
– Хотел бы я знать… – буркнул Ту Хокс и добавил примирительно: – Ну до их религии нам дела нет. Вывели бы в какую-нибудь нейтральную страну или в Россию – и на том спасибо.
Молитвенное пение продолжалось минуты три. Затем четки и идолы исчезли в кисетах и группа отправилась дальше. Шли долго – первый привал Джикозес сделал только к полуночи. Двое отправились в ближнюю деревню и возвратились вскоре с корзиной вяленого мяса, черным хлебом и шестью бутылками кислого вина. Каждый получил свою порцию, а бутылки просто ходили по кругу. Отдых длился недолго, и они вновь пробирались по узким тропам до самого рассвета. Когда Джикозес нашел наконец подходящее место и позволил своим спутникам отдохнуть, издалека донесся приглушенный гул артиллерийской канонады.
