Все лето сорок третьего мы ныряли в Лионском заливе, изучали наши возможности, искали затопленные суда. А где-то шли бои, тысячи французов погибали в русских степях, в Гибралтаре, в Африке, на Ниле, в Сирии и Палестине. А мы извели немало кинопленки на наш первый фильм, "Затонувшие корабли". Фредерик Дюма, "Диди", установил рекорд погружения с автономным дыхательным аппаратом, шестьдесят три метра - хотя и испытал при этом азотное опьянение. Мы открывали для себя подводный мир, как новую, неизвестную страну - и были счастливы. Война казалась идущей где-то далеко, на другом краю земли. Какое дело нам было до нее?
Однако же, на горизонте стали сгущаться тучи. Катастрофа на Днепре - о ее размерах не сообщалось, но слишком многие французские семьи получили тогда извещения о гибели или пропаже без вести кого-то из своих близких. И немцы все чаще стали вести себя не как старшие братья, но как господа - хотя до подлинных зверств оккупации было еще далеко. Заметно хуже стало и экономическое положение - новая валюта, евромарки, "евро", быстро обесценивалась, а хранение и оборот британских фунтов и американских долларов, имевших гораздо большую покупательную способность, было наказуемо, и если поначалу даже немцы смотрели на это сквозь пальцы, то очень скоро они стали беспощадны, за "деньги врага", обнаруженные при облаве и обыске у вас в кармане, можно было легко угодить в концлагерь или в штрафной батальон Остфронта. Если до осени французский флот большей частью стоял в Тулоне, или совершал короткие походы к Корсике, Алжиру - то после была Португалия, и страшные потери в бою у Лиссабона. Мы потеряли "Дюнкерк", "Марсельезу", "Прованс", многие корабли были повреждены. Пострадали и конкретно мы - из-за огромного объема ремонтных работ, мастерские флота не могли с прежней быстротой выполнять даже самые малые наши заказы.
Формально не состоя на военно-морской службе, я был избавлен от необходимости слишком часто иметь дело с оккупационными властями. Вопреки широко известному фильму, я не имел никакого отношения к убийству адмирала Тиле - хотя, по воле судьбы, был знаком с мадам Мари Липской, бывал в ее "салоне", и даже присутствовал в ресторане "Шарлемань" в тот вечер 6 декабря. (прим. - о том в "Ленинград-43" - В.С.). Но я не подозревал, что эта особа, широко известная в высших кругах тулонского и марсельского общества, имела какое-то отношение к подполью - мои же работы в то время не представляли никакого интереса для УСО. Наша цель была более высокого порядка, чем одна из банальных европейских войн. Скажу лишь, что хотя Тиле был бесспорно, мерзавцем и хамом - что стоила одна лишь его выходка поставить всех нас в зале "Шарлеманя" по стойке смирно и кричать по команде "хайль Гитлер", или его неуместная для просвещенного двадцатого века жестокость, расстреливать и рубить винтами тех, кто спасался с потопленных им кораблей - я не могу оправдать и его убийства. Не ради этого негодяя - а потому, что отныне война шла по другим правилам, где было гораздо меньше благородства.
И воцарился ад. Даже сегодня в Марселе, как и во всей южной Франции, говоря "оккупация", обычно имеют в виду период с ноября сорок третьего года. Раньше тоже были репрессии, и существовали концлагеря, самым крупным из которых был Роменвиль - но прежде все же соблюдалась законность, и наказанию подвергались действительно виновные. При Достлере же угодить за решетку, и даже быть расстрелянным, мог абсолютно любой, по надуманному поводу, мельчайшему подозрению, лживому доносу, родству или даже знакомству с арестованным ранее, весьма распространенным было и взятие заложников по любой причине. Это было ужасно - немцы вели себя с нами, культурной европейской нацией, так, как мы позволяли себе разве что при завоевании Индокитая или Мадагаскара! Оттого, при первой возможности наша команда поспешила перебраться в итальянскую зону оккупации, куда входил Лазурный Берег. Там было гораздо безопаснее - если бы не маниакальная подозрительность итальянцев ко всему, связанному с подводным плаванием! Сняв виллу в пригороде Ниццы, мы скучали в безделье, утешая себя лишь тем, что все когда-нибудь кончается. Очень трудно было с питанием, выручали лишь случайно добытые почти два центнера сушеных бобов, да рыба, пойманная с берега, попытки же отплыть на лодке от причала вызывали угрожающие крики, а затем и стрельбу итальянского патруля. Хотя на берегу итальянцы вели себя гораздо приличнее и приветливее, чем немцы.
