Но все ее раздумья не имели сейчас никакого смысла. Ведь она боялась не Питта и не суда. Для нее была ужасна сама мысль, что Крайслер может быть виновным, независимо от того, предстанет он перед судом или нет.
Почему ей в голову лезут эти мысли? Это отвратительно, ужасно! Она мучилась от чувства вины, что позволила себе думать такое, что не прогнала сомнения сразу же.
Питер, пройдя под арку, остановился, прежде чем идти дальше в небольшой садик с цветущими примулами, лунником и лилиями.
– Что случилось, Нобби?
Путешественница окончательно сконфузилась, пытаясь не солгать, но и не сказать правду, мучительную как для нее, так и для него.
– Вы что-нибудь узнали? – ухватилась она за вопрос, который мог хоть что-то для нее прояснить.
– Относительно смерти Сьюзен? Совсем немного. Предполагают, что это случилось поздно вечером, когда она ехала одна в кебе, пока неизвестно куда. Она якобы сказала, что едет к Торнам, но, насколько нам известно, так и не появилась у них. Если, конечно, Торны сказали правду.
– Что могли иметь против нее Торны?
– Возможно, это связано со смертью сэра Артура Десмонда. Во всяком случае, так предполагает Питт. Мне же это совсем непонятно.
Они умолкли и стояли так неподвижно, что на дорожку, слетев с дерева, прямо в шаге от них села маленькая коричневая птичка, которая теперь с любопытством, без страха, разглядывала их круглыми, как бусинки, глазами.
– Нет, все-таки почему? – спросила тихо Зенобия, испытывая нарастающий страх.
Она была наслышана о путешественниках по диким и неизведанным местам, о том, какими им приходится быть решительными и смелыми, чтобы выжить. Они умеют не только защищаться, но и нападать, если им грозит опасность, и они не остановятся перед убийством ради спасения собственной жизни. Они все решают сами. Люди менее суровые, более обыкновенные и цивилизованные в таких условиях чаще всего гибнут, согласно жестоким законам ничего не прощающей чужой земли.
Крайслер, внимательно, почти испытующе смотревший на нее, внезапно изменился в лице – его медленно покинула счастливая умиротворенность, сменившись горечью боли.
– Вы не верите, что я к этому не причастен, Нобби? – промолвил он, и голос его дрогнул. – Вы думаете, что я мог убить эту милую женщину? Только потому, что… – Он умолк. Лицо его побледнело от мучившего его чувства вины.
– Нет, – ровным голосом сказала мисс Ганн. Слова давались ей с трудом. – Не потому, что у вас с ней произошла размолвка по вопросу о поселениях в Африке. Конечно же, нет. Мы ведь знаем, что это было бы абсурдом. Если бы вы имели что-либо против нее, то это могли быть акции в одном из крупнейших банков страны и возможное влияние на Фрэнсиса Стэндиша. Ну и, разумеется, позиция, занятая ее мужем. Сьюзен полностью поддерживала его, а значит, была против вас.
Питер страшно побледнел, и лицо его исказила боль.
– Ради бога, Нобби! Что дала бы мне смерть Сьюзен?
– Одним противником меньше… – Голос Зенобии замер, и она отвела глаза в сторону. – Я не утверждаю, что вы убили ее, но полиция может так подумать. Мне страшно за вас. – Это была правда, но не вся. – Ведь вы рассердились на нее.
– Если бы я убивал всех, на кого сердился, мой жизненный путь был бы усеян трупами, – тихо промолвил Крайслер. По ноткам в его голосе мисс Ганн поняла, что он поверил лишь той правде, которую она сказала, а ложь и умолчание принял как ложь и умолчание.
Птичка все еще оставалась на дорожке рядом с ними – она сидела, склонив голову набок. Питер снова взял свою собеседницу за руки, и она почувствовала тепло его пальцев.
– Нобби, я знаю, вы понимаете Африку так же, как понимаю ее я. Вам ясно, почему в определенных ситуациях люди прибегают к насилию, чтобы выжить в жестокой, полной неожиданных опасностей стране, где действует один закон: выжить. Но я не утратил способности видеть разницу между Африкой и Англией. Мораль, понимание того, что есть зло, а что – добро, существуют везде. Никто не убивает человека лишь за то, что тот оказался на его пути или не разделяет его взглядов по какому-то вопросу, каким бы важным этот вопрос ни был. Я спорил со Сьюзен, но я не собирался ни сам причинять ей зло, ни способствовать этому. Вы несправедливы ко мне, не веря моим словам… и заставляете меня страдать. Неужели я должен вам это объяснять? Разве мы перестали понимать друг друга без речей и объяснений?
