– Тебе стало хуже? Ты показался врачу?
– Нет, мне лучше. Но все тянется так медленно… Как ужасно все, что произошло с женой Чэнселлора. – Мэтью продолжал идти по густой мягкой траве. В воздухе пахло нежным яблоневым цветом, и белоснежные лепестки, кружась, тихо падали на траву. – Ты хотя бы знаешь, что произошло?
– Нет. Почему ты спрашиваешь? Тебе что-нибудь известно? – с интересом спросил Томас.
– Мне? – Его гость был искренне удивлен. – Нет, я ничего не знаю. Просто думаю, какой удар нанесла судьба талантливому и счастливому в личной жизни человеку. Многие из видных политиков куда меньше сожалели о таких потерях, но Чэнселлору будет нелегко.
Питт внимательно посмотрел на друга. Подобное высказывание было так нехарактерно для него, да и сказал он это как-то неуверенно. Томас не мог избавиться от впечатления, что его друг чем-то обеспокоен.
– Ты хорошо знаешь Чэнселлора? – громко спросил он.
– Не очень, – ответил Мэтью, продолжая идти. Он не смотрел на Питта. – Это самый общительный и доступный из высших чиновников. С ним приятно беседовать. Он из довольно простой семьи, валлиец, во всяком случае по происхождению. Его семья, очевидно, жила в графствах, прилегающих к Лондону. Убийство не связано с политикой? – Он повернулся к Томасу, и на лице его застыли любопытство и тревога. – Этого не может быть?
– Не знаю, – искренне сказал суперинтендант. – Сейчас, право, не знаю. Понятия не имею.
– Никакого?
– О чем ты думал, когда это спросил?
– Не играй со мной в эти игры, Томас! – раздраженно воскликнул Мэтью. – Я не являюсь одним из подозреваемых. – Но его тут же охватило раскаяние. – Прости. Я сам не знаю, что говорю. Загадка смерти отца не дает мне покоя. Что-то подсказывает мне, что это дело рук «Узкого круга». Они должны были помешать ему сказать больше, чем он уже сказал, и, кроме этого, они хотели припугнуть остальных. Так будет, мол, с каждым, кто нарушит клятву. Лояльность – чертовски опасная вещь, Томас. В какой степени можно требовать ее от человека? Я, если на то пошло, не уверен, что знаю, что она означает. Если бы ты спросил меня об этом год или полгода назад, я посчитал бы твой вопрос нелепым, ибо ответ на него казался предельно ясным. Теперь же я затруднился бы на него ответить. – Он стоял перед Питтом, порядком смущенный, и смотрел на него вопрошающим взглядом. – А ты?
Его друг ответил не сразу, и этот ответ был не очень уверенным.
– Полагаю, это умение держать свое слово, – медленно, как бы размышляя, промолвил он. – Но это еще и верность своему долгу, даже когда речь не идет о конкретных обязательствах.
– Верно, – согласился Десмонд. – Но кто определяет эти обязательства и перед кем они? Кто вправе требовать от тебя их исполнения? Что, если кто-то считает, что ты взял их на себя, а ты так не считаешь? Такое ведь тоже может быть.
– Ты имеешь в виду сэра Артура и «Узкий круг»?
Мэтью неопределенно пожал плечами:
– Да кого угодно. Иногда мы что-то принимаем за должное, а другие вовсе так не думают… однако мы требуем от них этого. Я хочу сказать, так ли уж мы хорошо знаем друг друга, знаем других до того, как вдруг судьба подвергает нас проверке? Тебе кажется, что ты знаешь, как будешь действовать в тех или иных обстоятельствах, но приходит час проверки, и ты убеждаешься, что действуешь совсем не так, как полагал.
Теперь Питт уже не сомневался, что гостя что-то гнетет. В голосе его появилась несвойственная ему страстность. Это было не просто философствование. Однако было ясно, что Десмонд еще не готов говорить откровенно. Томас даже не знал, будет ли это касаться сэра Артура, или Мэтью упомянул смерть отца как нечто похожее и как предлог, чтобы начать разговор.
– Ты имеешь в виду, что лояльность может быть разной?
Десмонд, дернувшись, отступил в сторону, и Питт понял, что задел его больное место.
Воцарилась пауза. В саду стояла тишина. Где-то лаяла собака; по стене, крадучись, прошла пестрая кошка и бесшумно спрыгнула в траву.
– Те, кого допрашивали, искренне были убеждены, что отец нарушил клятву, – наконец проговорил Мэтью. – Нарушил обет верности тайному обществу и, таким образом, возможно, своему классу. Кто-то в Министерстве по делам колоний – изменник родины, но вполне вероятно, что там смотрят на это совсем иначе. – Он глубоко вздохнул и посмотрел на зашелестевшие листья яблони, по которым пробежал ветерок. – Отец считал, что умалчивать о действиях «Узкого круга» означало бы предать то, чему он служил всю жизнь, хотя в тот момент он еще не собирался называть вещи своими именами. Мне тоже не хочется этого делать. Похоже это на уклонение от исполнения своего долга? Стоит только назвать все своим именем и дать обет верности, как ты неизбежно отдаешь и половину себя самого. Я к этому не готов. – Он посмотрел на собеседника и нахмурился. – Ты понимаешь меня, Томас?
