Семели проснулась одна в темноте. Открыла глаза, лежала в полной неподвижности, слушала. Слышала дыхание членов родного клана вокруг, тихое, громкое. Слышала скрип досок старого, легко качавшегося плавучего дома, тихий плеск вод лагуны о борта, лягушачье кваканье, стрекотание сверчков среди ночных звуков других живых существ, населяющих Эверглейдс[2]. Вздрогнула, когда кто-то рядом — скорей всего, Люк — то ли кашлянул, то ли всхрапнул.
Плотный горячий воздух влажным покрывалом лежал на обнаженных руках и ногах, но она к нему привыкла. Сентябрь обещает быть жарким, хотя не таким, как август. Тот был действительно жарким, жарче не припомнишь.
Отчего она проснулась? Всегда крепко спит по ночам. И тут вспомнился сон — не в деталях, которые исчезли в ночи, как утренний туман после бури, а общее впечатление чего-то надвигавшегося... приближавшегося.
— Кто-то идет, — вслух шепнула она.
Непонятно, откуда ей это известно, — просто ясно, и все. Прозрение пришло не впервые. Она то и дело без предупреждения чувствует, что вскоре что-то произойдет, и каждый раз действительно происходит.
К ней кто-то идет. Человек — мужчина — уже в пути. Неизвестно, к добру или к худу. Не важно. Семели приготовится и к тому и к другому.
— Какая роскошь, — вздохнул Эйб Гроссман, глядя на полдюжины пончиков в стоявшей перед ним коробке. — Чем это я заслужил?
— Ничем... — ответил Джек. — Всем...
Эйб поднял брови, отчего по лбу океанскими волнами побежали морщинки, забежав в облысевший залив и разбившись о береговую линию поредевших волос.
— "Криспи" с кремом? Мне?
— Нам.
Джек полез в коробку, вытащил хрустящий пончик со сметаной, увесистый, жирный, глазированный до последнего дюйма. Откусил большой кусок, закрыл глаза. Вкусно, черт побери.
Эйб скорчил гримасу.
— Да в них же полно жира. — Он потер солидный животик, будто чувствовал боль в желудке. — Все равно что бетон в артерии заливать.
— Наверно.
— И ты мне их принес?
Они расположились у обшарпанного прилавка в принадлежавшем Эйбу магазине спортивных товаров «Ишер». Джек с покупательской стороны, Эйб примостился на стуле напротив, как Шалтай-Болтай. Джек демонстративно оглядел пыльные банки с теннисными мячами, ракетки, баскетбольные мячи и кольца, напиханные как попало на провисшие полки вдоль узких проходов, футбольные мячи и роликовые коньки вместе с обязательными наколенниками, подвешенные к потолку велосипеды и акваланги.
— Еще кого-нибудь видишь вокруг?
— Мы пока не открылись. Никого и не должен увидеть.
— Тогда давай. — Джек ткнул пальцем в пончики. — Начинай. Чего ждешь?
— Шутишь, да? Пытаешься разыграть старого друга? Ты их принес Парабеллуму.
Словно услыхав свое имя, длиннохвостый голубой попугайчик выглянул из неоново-желтого велосипедного шлема, заметил коробку с пончиками, запрыгал к ней по прилавку.
— Вовсе нет, — прошамкал с набитым ртом Джек.
Парабеллум скосил головку на пончики, потом взглянул на него снизу вверх.
— Лучше не огорчай его, — предупредил Эйб. — Парабеллум — свирепый зверь. Даже можно сказать, замаскированный хищник.
— Ну ладно. — Джек отщипнул кусочек, бросил птице, которая его мигом склевала.
— Куда делись обезжиренные кексы от Энтенманна и сливочный сыр с пониженным содержанием жиров?
— Мы от них отдыхаем.
Эйб снова погладил живот.
— Что? Я сам должен заботиться о своем сердце? Хочешь, чтоб я раньше времени умер?
— Господи Иисусе! Можно разок позавтракать без твоего нытья? Когда я несу низкокалорийное дерьмо, ты бесишься. Приношу вкусненькое — обвиняешь в покушении на убийство.
Эйбу было за шестьдесят, вес его приближался к восьмой части тонны, что было бы не так плохо при росте в шесть футов восемь дюймов, до которого он недотягивал на целый фут, если не больше. В прошлом году Джек забеспокоился о предположительно близкой кончине своего старейшего, самого драгоценного друга и попытался заставить его сбросить вес, вызвав реакцию, лишенную всякого энтузиазма.
