– Предложил сразиться на поединке, Хьюэлбейн против Христова клинка. И пообещал протащить его голое тело по всей Думнонии.
Гвиневера яростно затрясла головой.
– Сразиться! Вот все, что вы умеете! Животные! – Она на несколько мгновений закрыла глаза, потом проговорила кротко: – Прости, лорд Дерфель, мне не следовало тебя оскорблять, особенно сейчас, когда я хочу попросить, чтобы ты поговорил обо мне с Артуром.
Гвиневера подняла на меня глаза, и я увидел, что она раздавлена не меньше Артура.
– Ты поговоришь?
– О чем, госпожа?
– Попроси Артура, пусть он меня отпустит. Скажи, что я уплыву за море. Скажи, что сын останется у него и что сын – наш общий, а я уеду, и он никогда больше обо мне не услышит.
– Передам, госпожа, – отвечал я.
Гвиневера уловила сомнение в моем голосе и печально посмотрела мне в лицо. Паук исчез в ее густых рыжих волосах.
– Думаешь, откажет? – со страхом проговорила она.
– Госпожа, – сказал я, – он тебя любит. Так любит, что вряд ли отпустит.
Слезы выступили у нее из глаз и покатились по щекам.
– Так что он со мной сделает?
Я молчал.
– Что он со мной сделает, Дерфель? – повторила Гвиневера, и в голосе ее прозвучали остатки былой властности. – Скажи!
– Госпожа, – с усилием проговорил я, – он поместит тебя в какое-нибудь надежное место, под охраной.
И каждый день, подумалось мне, будет о ней думать, каждую ночь видеть ее во сне и каждое утро не находить рядом с собой в постели.
– С тобой будут обращаться хорошо, – мягко заверил я.
– Нет! – завыла Гвиневера. Она ждала смерти, но мысль о заточении испугала ее еще больше. – Скажи, пусть он меня отпустит. Скажи!
– Я попрошу. Хотя не думаю, что он согласится. Вряд ли это в его силах.
Она зарыдала, уронив голову на руки. Я вышел из лачуги. Гвидру было страшно с отцом, и он хотел вернуться к матери, однако я позвал его точить Экскалибур. Мальчик был перепуган, он не понимал, что происходит, а ни Артур, ни Гвиневера не могли ему объяснить.
– Твоя мама очень больна, – сказал я, – а ты знаешь, что больным людям иногда надо побыть в одиночестве, – и с улыбкой добавил: – Может быть, ты поживешь с Морвенной и Сереной.
– Правда?
– Если твои родители согласятся, я буду очень рад… Не три меч! Точи! Длинными широкими движениями, вот так.
В полдень я пошел к воротам и стал ждать посланца. Никто не пришел. Никто. Армия Ланселота просто рассеялась, как песок, смытый с камня дождем. Сам он с маленьким отрядом уехал на юг, гордо неся на шлеме белые лебяжьи крыла, а большая часть его войска пришла к подножию Кар-Кадарна, бросила на землю оружие и встала на колени, моля Артура о милости.
– Ты победил, господин, – сказал я.
– Да, Дерфель, – отвечал он, не вставая. – Сдается, что так.
Из-за седой бороды Артур казался старше. Не слабее, просто старше и суровее. Это ему шло. Над нашими головами ветер колыхал знамя с медведем.
Я сел рядом.
– У принцессы Гвиневеры к тебе просьба, – сказал я, глядя, как внизу армия складывает оружие и преклоняет колени.
Он даже не взглянул на меня.
– Она хочет…
– Уехать, – перебил Артур.
– Да, господин.
– Со своим орланом, – горько проговорил он.
– Она этого не сказала, господин.
– Куда еще ей деваться? – спросил Артур, обращая ко мне ледяной взгляд. – Он о ней спрашивал?
– Нет, господин.
Артур рассмеялся горьким, жестоким смехом.
– Бедная Гвиневера. Бедная, бедная Гвиневера. Он ее не любит, верно? Она была для него хорошенькой безделушкой, очередным зеркалом, чтобы любоваться собственной красотой. Как ей, наверное, больно.
– Она молит даровать ей свободу, – повторил я, как и обещал. – Она оставит Гвидра тебе и уедет.
– Не ей выставлять условия, – со злостью отвечал Артур.
– Да, господин.
– Она останется в Думнонии, – объявил Артур.
– Да, господин.
– И ты тоже. Мордред может освободить тебя от клятвы, я – не освобожу. Ты мой воин, Дерфель, и мой советчик, поэтому останешься со мной. С этого дня ты – мой защитник.
Я обернулся к начищенному и заточенному мечу на королевском камне.
– По-прежнему ли я королевский защитник, господин?
– Король у нас уже есть, – сказал Артур. – Я не нарушу клятву, но буду править страной. Я один.
