– Нет, Ги, боюсь, что разговора не избежать. Сегодня у нас последняя возможность поговорить перед твоим отъездом и, думаю, что мы должны воспользоваться ею.
Ги видел, какое серьезное у нее выражение лица, и его кольнуло дурное предчувствие.
– Насколько я понимаю, мне что-то в этой истории неизвестно, – предположил он.
– Давай скажем так: ты знаешь не всю правду. – Кэтрин потуже стянула на себе желтовато-коричневый замшевый жилет, как будто это могло дать ей дополнительную защиту, и Ги опять почувствовал, как его начинает томить беспокойство.
– Тогда, может быть, действительно лучше, если ты мне все расскажешь.
– Это я и собираюсь сделать, как сумею, – спокойно продолжала мать. – Пока что ты знаешь только одну сторону случившегося. Но есть во всем этом и другая сторона – на самом деле, не все было так, как ты себе представляешь. Я собираюсь приоткрыть завесу, чтобы ты лучше все понял. Надеюсь, ты будешь не очень потрясен тем, что услышишь. Прошу тебя проявить великодушие и не судить нас слишком строго. Тогда мы жили в жестоком мире, в ненависти, которую тебе, надеюсь, не доведется испытать. В условиях постоянной напряженности люди вели себя странно, Ги, и далеко не всегда похвально.
Ее слова прозвучали для него как эхо того, что говорил дедушка. Его тревога усилилась.
– Не понимаю.
– Я попытаюсь рассказать тебе обо всем, как было, – обрисовать ситуацию, в которой мы оказались. Не забывай, что положение контролировали нацисты– целиком и полностью контролировали, – они вели себя безжалостно. Хотя замок находился на территории правительства Виши, как раз за демаркационной линией, реально это не имело никакого значения. Конечно, по сравнению с оккупированной зоной эта часть сначала напоминала рай. Немцы держали себя корректнее, пытаясь произвести на нас впечатление преимуществами того общества, которое, несомненно, пытались нам навязать. Но это продолжалось недолго. Всякий раз, встречая сопротивление, они показывали, какие они есть на самом деле. Хотя гестаповцы ходили в гражданской одежде, они были заметны повсюду, творя свое черное дело, а поскольку Петен заигрывал с нацистами, то и полиция Виши тоже сотрудничала с немцами.
– Мама, я давно все это знаю, – нетерпеливо останови ее Ги. – Нет необходимости повторять мне все это.
– Думаю, есть, Ги. Я пытаюсь объяснить тебе, почему твой дед занял такую позицию – лучше умиротворять немцев, чем противостоять им.
Она увидела по глазам Ги, как он поражен, и возненавидела себя за то, что делает.
– Что ты хочешь этим сказать? – резко спросил он. – Не станешь же ты утверждать, что моя семья относилась к коллаборационистам?
Кэтрин вздохнула. Она бы все отдала, чтобы избавить его от этого.
– Да, дорогой мой. Именно это я и хочу сказать. Вначале так все и было.
– Я не верю! Моего отца наградили за его участие в Сопротивлении, так же как и дядю Кристиана. Что же касается дедушки…
– Твой дедушка делал то, что считал лучшим выходом из положения. К тому же он был большим почитателем Петена, героя первой мировой войны, как ты помнишь. Петен был коллаборационистом и ясно заявил, что обязанностью каждого здравомыслящего француза является подчинение порядку.
– Это достойно сожаления! Петен – предатель. Неужели мой собственный отец и дед были такими же порочными людьми? Не хочу ничего слышать об этом!
Кэтрин вздохнула. Она знала, что такой разговор добром не кончится, но получилось даже хуже, чем можно было представить. Разве она могла объяснить Ги то, что сама поняла только с годами. Разве могла ждать от него прощения тому, что сама находила непростительным, во всяком случае, в то время. Было б странно, если бы теперь она взяла их под защиту. Тогда она была так же шокирована и разгневана, как он теперь.
Кэтрин взглянула на Ги, и его нахмуренное, обескураженное лицо напомнило ей Шарля. Как он похож па своего отца – во всяком случае, обликом.
– Ги… послушай меня, – взмолилась она. – Пожалуйста, выслушай свою мать!
Но некоторое время она не могла сказать ни слова. Казалось, что в мелькающих отсветах пламени перед ней сидел Шарль, а совсем не Ги, и Кэтрин показалось, что она находится не дома в Нью-Форест, в уютной комнате перед рождественской елкой, с веток которой свисали поздравительные открытки на красных ленточках и которая была украшена весело мигающими огоньками, а снова находится в Шато де Савиньи во время длинней трудной зимы 1941 года.
