Говорю вам, стремящиеся в небо, имеющему крылья и умеющему летать — к чему ещё попадать в небо иными путями? Ибо он рискует попасть в него пальцем.
Но небо над ним голубое и холодное, как лёд, и палец его, коснувшись неба, будет отморожен — скажет ли он после владельцу своему о своих галлюцинациях?
Курящие верёвку говорят, что не вызывает она зависимости. Их отмороженный небесный палец волен думать иначе — мне он об этом ничего не рассказывал. Однако — что ж... быть может единственным зависимым от верёвки был висящий на ней древний бог норманнов.
Но даже и зависимость от пеньковой верёвки, существуй она, не страшна так, как однобока зависимость от неба.
И попавшему в эту кабалу скажу я так: ты завис под небом и ищешь верёвку? — зная, что весь мир галлюцинация, галлюцинируй также и верёвку. Галлюцинируй её и кури её — по крайней мере, избавишь ты себя от галлюцинаций, в которых платишь за неё деньги”.
Так писал Заратустра. И, написав, печально усмехнулся и добавил:
“Вот, наступил Заратустра на благие намерения курящих верёвку и растоптал их, и стали они плоскими, как рыба камбала”.
И у Заратустры есть родные и друзья и те, кто знает его! Ибо как-то раз пришли по почте и были доставлены в жилище, где он обитал, три телеграммы. И каждая из них гласила: “Скоро буду”. И одной из них Заратустра обрадовался, другой огорчился, третьей же был озадачен.
Хозяин жилища спросил его: “Отчего три одинаковых телеграммы вызвали в тебе, Заратустра, три разных отклика?”
Заратустра отвечал:
“Первая телеграмма пришла от моего друга. Прежде и я слал ему сообщение, и вопрос мой был таков: “Когда будешь готов к смерти?” Ибо готовность к ней означает свободу жить, не держась за жизнь, и такой свободы хочет мой друг, и радуюсь я его скорой свободе.
Вторая пришла от той, что хочет думать, будто она моя ученица. Прежде и я слал ей сообщение, и вопрос мой был таков: “Думаешь ли ты рожать от этого человека?” Ибо умеет она жить в мире с собой и в мире с мужчиной, но никто ещё не учил её жить в мире с ребёнком. А кто не умеет жить в мире, тот обречён войне. И огорчаюсь я её скорой войне.
Третья телеграмма пришла от отца моего Пурушаспы. Он глубокий старик — кажется, тысячи лет отцу моему. И он кочевник и знаток песнопений среди кочевников и пастухов — кажется, тысячи лет поёт он свои песни. К тому же он неграмотен, ибо песни свои знает телом и кровью — к чему бы ему ещё грамота? И вот, такой человек срывается с мест тысячелетнего кочевья и шлёт об этом письменное уведомление. И этим я озадачен”.
“Как много, однако, смысла в столь коротких сообщениях”, — изумился хозяин жилища.
”Ты говоришь о смысле? — вопросил Заратустра, — да что он есть такое?”
“Как! — изумился хозяин жилища более прежнего, — разве не смысл излагал мне Заратустра только что?!”
Заратустра отвечал:
“Разве ты порадовался за моего друга, когда я толковал тебе его телеграмму? Нет: ты, как я видел, испугался.
Разве ты огорчился за ту, что зовётся моей ученицей, когда я толковал тебе её телеграмму? Нет: ты, как я видел, умилился.
Разве ты озадачился поступком моего отца, когда я толковал тебе его телеграмму? Впрочем, кажется, было среди прочего и это.
Но тебе и не должно чувствовать то же, что чувствую я. Ибо разве мы — одно?
К тому же и сам я, когда толковал тебе эти послания, не радовался и не огорчался и не озадачивался. Впрочем, и не пугался, и не умилялся.
Однако, что же такое должно содержаться в телеграмме от моего друга, чтобы ты порадовался его словам: “Скоро буду”? Не целое ли учение о духе и свободе? Пусть так, но мой друг недостаточно богат, чтобы оплатить такое послание.
Каждый из нас по сути своей недостаточно богат, чтобы, говоря слово, толковать его слушателю. И слушатель толкует его для себя.
Тебе кажется, будто ты понимаешь то, что я тебе говорю? Нет: ты лишь толкуешь это.
И вот мой вопрос к тебе: как истолковал ты то, что на твой вопрос о смысле заговорил я об эмоциях?”
Хозяин жилища предположил: “Может быть, смысл — это и есть эмоция?”
Заратустра ответил:
“Совсем недавно ты удивился, что одинаковые слова, написанные разными людьми, имеют разный смысл. Теперь не удивляешься ли, что одни и те же слова, сказанные одним и тем же человеком, имеют для нас с тобой также разный смысл?
