Футболку Гуся положил на диван, а рогатку спрятал в карман, опасливо оглядываясь.
– Я всё вижу, – предупредила бабушка, а когда Гуся, посвистывая, выбежал, пожаловалась мне: – Вон, посмотри, какие жирные пятна!
Я погладила стену рукой, вздохнула.
В отличие от моей комнаты, дача встретила меня распростёртыми объятиями: распахнутыми дверями стеклянной веранды, из которых вырывались ситцевые занавески, запахом дерева, грибов, сада. Мои старые игрушки, учебники, джинсы, из которых я выросла, и платья, которые мама с Катей носили в детстве, куча книг и журналов «Наука и жизнь» с пожелтевшими страницами, ледяная вода из рукомойника, солнечные лучи сквозь сосновые верхушки, отдалённое гудение пилы – всё было как в детстве, всё успокаивало, умиротворяло. Хотелось улечься на старенький диван, сунуть под голову твёрдую думочку, вышитую Катей, накинуть на голову капюшон толстовки и заснуть под гудение пчёл и шелест яблонь…
– Не работает стрелялка! – влетел в дом Гуся. – Плохо стреляет!
– Это рогатка, – поправила я.
– Всё равно плохо! – заявил Гуся и бросил рогатку на диван.
– Слышал когда-нибудь про дарёного коня? – проворчала бабушка. – Вот мама приедет, попроси её, вместо того чтобы мультики тебе ставить, мифы Древней Греции почитать. Хотя я уж не знаю, когда теперь мама твоя приедет…
– Катя в городе остаётся? – расстроилась я.
Мне так хотелось рассказать ей, что мне сделали самое настоящее предложение…
– Пошли мой клад смотреть! – потянул нас за руки Гуся.
Я запустила руку в его спутанную шевелюру, выуживая репейник, и вдруг вспомнила, что у его папы, Егора, тоже светлые волосы и чуть завиваются. Раньше Гуся на маму был похож, а вот теперь сходство с отцом проявилось. Интересно, Катя к этому как относится… Она ведь про Егора только с насмешкой рассказывает, а каково это – видеть его черты в Гусе? Он даже говорит с интонациями Егора, хотя они видятся редко. Торопится, глотает слова.
– Я зарыл клад под яблоней, а там гнездо малиновки, но я осторожно, чтобы её не спугнуть, а то она испугается и деток бросит, – тарахтел Гуся, пока тащил нас по садовой дорожке мимо кустов смородины. – Маш, хочешь лавызку?
Он протянул мне на ладони кубик фруктовой жвачки «Love is…». Я покачала головой, а Гуся всё равно засунул мне жвачку в карман джинсов.
– Шалун, – констатировала бабушка, – но сердечко доброе. – Но шалун, – повторила она, заметив, что Гуся сорвал ягоды смородины и швырнул в ворону, прогуливающуюся у грядки с петрушкой. – Машута, ты меня долго будешь томить? Рассказывай уже! Как поездка? Учёба как?
Что говорить, я прямо растаяла.
Шли мы медленно. Гуся то и дело отвлекался на лягушонка в траве, на жуков, которых он называл «пожарниками», и мы успели обсудить всё: и Роситу, и Исабель, и семью Рибаль, и даже чуррос, которые мне удалось в конце концов найти на горе Тибидабо.
– А клад – погремушка, – сообщил Гуся. – Красная сова с жёлтыми глазами.
– Это тёти Ани! – сказала бабушка недовольно.
– Ей нужна погремушка? – удивился Гуся, топая по дорожке вглубь сада.
– Теперь да, – мрачно сказала я.
– В смысле? – не поняла бабушка.
Тут до меня дошло: она ничего не знает! Как хорошо…
– Ну, как память, – выкрутилась я. – Тут же много всего такого. Что маме детство напоминает.
– Это правда, – откликнулась бабушка. – Вот на той скамейке под яблоней она сидела и готовилась к поступлению в институт. Всё лето просидела не вставая! Упорная у тебя мама…
Я кивнула и отвернулась. Мы обе думали об одном и том же. Мама не окончила институт из-за меня. Но никто не стал произносить это вслух – зачем?
Однако у меня всё равно испортилось настроение. Вечно я во всём виновата.
– Пойду погуляю по посёлку, – буркнула я.
– Я с тобой, – навязался Гуся.
Я вздохнула. Теперь мне захотелось обратно в Москву. Нет, лучше в Испанию. Обратно в самостоятельную жизнь.
Ни после прогулки, ни после бабушкиного пирога с чаем, ни после игры в «Монополию», когда я обыграла бабушку и Гусю, тоска моя так и не прошла. На следующее утро я настрочила письмо Хорхе. Сочиняла в обнимку со словарём – очень не хотелось ошибок в испанском наделать. Но не отправила: ещё чего, первой писать парням. Я не Татьяна Ларина.