Просматривая уже после войны "Формуляр 9-го полка", в частности тот раздел, где зарегистрированы "небоевые" потери, я встретил имя Василия Александровича Серогодского. С болью вспомнил тот трагический день, когда он погиб, и мне показалось, что это произошло вчера...
Спустя неделю полк возвратился в Зеты. Это стало возможно потому, что под Сталинградом перешла в наступление одна из советских армий[3].
Летчики немецких транспортных самолетов, не заметив в капонирах советских истребителей, свободно ходили через наш аэродром на Сталинград и в одиночку и целыми группами. Увидев противника, мы взлетали и атаковали его без разворота для набора высоты. Нагруженные продовольственными пакетами, Ю-52 иногда падали вблизи нашей столовой. В этих случаях мясные консервы, сигареты, галеты вмиг пополняли наши склады. Такие "подарки" являлись серьезным подспорьем для нашего БАО, который под командованием Пушкарского длительное время обслуживал полк.
Как раз тогда мне удалось сбить сразу два вражеских самолета. Один из них упал вблизи нашего КП. Как только я приземлился, меня позвали в штаб. Там я увидел спасшегося фашистского летчика. Переводчик помог нам познакомиться и поговорить.
Высокий, рыжий офицер снял с себя шлем, очки, планшет, попросил вернуть отобранный у него и уже разряженный пистолет и все это передал мне. Потом стал показывать фотографии жены, детей, родителей. Слова, улыбка, взгляд сбитого немецкого пилота выражали покорность, мольбу спасти его для тех, кто смотрел на нас с фотографий. И его поведение было по-человечески понятно нам. На другой день сбитого летчика под конвоем повели к самолету По-2, чтобы отправить в штаб армии. Увидев меня, он прощально взмахнул рукой, будто благодарил за то, что я своей меткой очередью вывел его из войны, а значит, сохранил ему жизнь...
В эти дни в полк прислали для пополнения нового летчика. Шестаков принял старшего сержанта, ознакомился с его личным делом.
Худой, высокий, в изрядно поношенном комбинезоне, с авоськой, в которой лежали незавернутые зубной порошок, мыло и аккуратно сложенное полотенце, он стоял перед командиром полка, ожидая решения.
Старший сержант воевал мало, сбитых машин на счету не имел, ничем особым не проявил себя, хотя давно находился на фронте.
Узнав все это, командир полка заявил, что пополнения пока не требуется.
Когда старший сержант вышел из штаба, По-2, на котором его привезли, уже разбегался по снежному полю. Не осмеливаясь вернуться в штаб, расстроенный летчик так и остался стоять у двери, огорченный и разочарованный.
Тут его и увидел комиссар Верховец. Стал расспрашивать, как он оказался в Зетах. Рассказав о себе, летчик протянул свое личное дело.
Комиссар по-своему прочитал его и проникся сочувствием к молодому парню, у которого не очень удачно складывалась фронтовая жизнь. Верховец тут же вспомнил, что в полку имеется одна вакансия, и решил переговорить с Шестаковым.
Предложив новичку подождать, комиссар вошел в землянку штаба, а через несколько минут приоткрыл дверь и позвал старшего сержанта. На этот раз Шестаков приветливей оглядел стоявшего перед ним летчика.
- Ну что, Остапченко, опоздал на свой самолет?
- Опоздал, - невесело подтвердил тот. - Теперь вот надо куда-то проситься переночевать.
Командир полка и комиссар переглянулись, невозмутимость парня понравилась им.
- Проситься никуда не надо. Останешься у нас. Как-нибудь найдем место, где переспать, - твердо сказал Шестаков...
После полетов меня снова вызвали в штаб. На этот раз я застал там командира нашей эскадрильи Ковачевича и незнакомого летчика с авоськой в руке.
- Вот твой новый ведомый, - сказали мне.
- Старший сержант Остапченко, - представился новичок.
- Старший сержант? - переспросил я.
- Так точно!
- Хорошее звание. Я носил его два года, уже будучи летчиком.
- Маршал - еще лучше, - пошутил Остапченко.
- Ну, хорошо. Значит, будем летать вместе. А пока пошли ужинать, предложил я.
За столом, когда новичку поставили "наркомовские" сто граммов водки, он решительно отодвинул стакан.
- Это зелье не употребляю.
