– Не согласен с приговором? Обжаловал? – спросил он.
– Не стал. Все правильно.
– Не темни, парень. Нет такого человека, чтоб он даже при явной вине не чувствовал себя где-то и в чем-то правым. Так уж устроены люди. Иногда он бьет себя в грудь кулаком, «Казните меня!» – кричит, и казнь может принять не моргнув глазом. А то и сам себя казнит за большую вину. И все же каким-то уголком души находит оправдание для себя. Ты понял?
– Понимаю…
– Вот-вот, понимай… И на рожон не лезь, и мученика из себя не строй. Совет могу дать: работай. Она, работа, от праздных мыслей уводит. Опять же человек ты грамотный, читай, отвлекаться некуда, тут два университета кончишь. Иные вот дневник ведут. Могу помочь тетрадки достать. Ты с какими мыслями ехал сюда?
– Это как понимать?
– А вот так. Жить как думаешь? В колонии, брат, как с первого дня настроишь себя, так и весь срок пойдет…
– Ждать буду, работать…
– Жди. Воля, парень, такая штука, нет ее ничего дороже. И ради воли подождать можно…
И все это будет завтра. А сейчас я лежал в бараке отряда «11-Б» и ждал, когда выручит сон. Потом забрезжил синеватый полусвет, он исходил словно из-под земли.
Странным образом воспринималось мною пространство. Оно казалось мне открытым, и все стороны горизонта голубели в призрачном освещении. И в то же самое время я чувствовал узкий коридор, по которому шел к синеющей кромке, ощущая его невидимые стены, низкий замшелый свод свисал над головой.
Внезапно за спиной послышался резкий металлический лязг. Я вздрогнул, хотел остановиться, но будто кто подтолкнул меня – и снова долгий путь по несуществующему коридору и непонятное лязганье позади.
Я не знал, зачем иду к синеющему горизонту, кто толкает меня на этом пути, все происходило по заданной кем-то программе, о сути которой мне не дано было даже догадываться. И это вызывало во мне ощущение безысходности, бесцельности движения вперед.
Осторожно стал закрадываться в душу страх от сознания возможности остаться в этом коридоре одному.
Едва я успел понять до конца эту мысль, как коридор исчез, горизонт приблизился вплотную, но неожиданно наступила темнота. Это, однако, не испугало меня, показалось, что я знал про темноту и нужна мне она, чтоб повернуться.
И я повернулся. Темнота пожелтела, она становилась все светлее и светлее, я стоял спиной к глубокой пропасти, откуда поднимался оранжевый пар, я будто видел все это спиной, а прямо передо мной терялся в охряной полутьме бесконечный туннель с воротами через равные промежутки.
Донесся далекий гул, и где-то в расплывающемся конце туннеля захлопнулись ворота. Снова удар, загудело в туннеле, и еще одни ворота закрылись, удары приближались, грохот нарастал, и я с ужасом увидел, как сдвигаются створки последних, самых ближних ворот.
Ворота закрылись. Снизу, из пропасти, поднимался оранжевый пар, а впереди высились железные ворота. Я бросился к ним, ударился грудью о равнодушный металл и стал колотить кулаками, холодея от мысли, что мне суждено навсегда здесь остаться одному.
– Откройте! – кричал я, срывая голос. – Откройте!
Ударив в них еще и еще, я медленно сполз вниз и лежал у ворот ничком, уже ни на что не надеясь.
Потом в сознание пробилась мысль, что все это я вижу во сне. Было тяжело от безысходности положения, и я знал, что сплю, и стоит сделать усилие над собой, как исчезнут ворота и этот дурацкий пар из бутафорского ущелья…
Наконец все исчезло. Какое-то время, вернувшись в реальный мир, не мог понять, где я… Потом все вспомнил.
До подъема я больше не сомкнул глаз. Я лежал, свернувшись под натянутым на голову одеялом, и намечал линию новой жизни.
А первый в колонии день запомнил. И сейчас будто вижу эти ворота.
И самое странное в том, что во сне я увидел ворота нашей колонии, понял это, когда медленно шел на волю от «вахты», и обернулся, чтобы увидеть их реально впервые.
Тогда я снова вспомнил тот сон и узнал те ворота. Но как могли они мне присниться, если не видел их прежде ни разу?..
