— Отец сказал тебе, откуда у него этот рисунок?
— Нет, — ответил Джакомо. — Ты же знаешь, мы почти не разговариваем. Видимся редко и каждый раз чувствуем себя все более чужими. А как твой отец?
— Он все время живет в Брюсселе. Занимает важный пост в администрации Европейского Сообщества и целиком поглощен своей карьерой.
Джакомо слегка поколебался, но потом все же спросил:
— Он вдовец. Может, у него там появилась другая семья?
Ответ Яирама был откровенным и веселым:
— Да, думаю, так и есть. Но мне все равно.
— А можно ли узнать, Винчипане… Ты ведь родился в Ливане, а жил во Франции и Бельгии. Так почему ты выбрал именно Болонский университет?
— Знал, что встречу тебя. Если серьезно, то мой отец стремился дать мне все самое лучшее…
— Да, но не лучшее от самого себя.
— На него произвело большое впечатление, когда он узнал, что в эти годы Болонский университет будет отмечать свое девятисотлетие. Понимаешь, самый старый университет в мире!
Было уже семь утра. Усталость давала о себе знать — друзья поминутно зевали. Наконец, они расстались, клятвенно пообещав увидеться скоро, очень скоро.
Джакомо как был, в одежде, растянулся на постели.
Он стал думать о Яираме, о том, как много у них общего во взглядах, вкусах, привычках. Ему казалось, он знает Яирама давно, словно друга детства, а между тем прошло всего лишь три месяца с тех пор, как они встретились…
Теплый, почти жаркий, октябрьский день перевалил за середину. Ярко светило солнце, на воздухе было просто замечательно. В саду «Маргарита» — одном из самых зеленых мест города — на деревянной пристани у небольшого пруда работал маленький бар, и почти все столики пустовали.
Яирам сидел в белом пластиковом кресле. Он был в свитере, из-под которого виднелись бинты на шее и запястье, а темные очки плохо скрывали огромный синяк возле правого глаза. Молодой человек с головой ушел в чтение книги.
Джакомо подошел к нему, и его тень накрыла страницу. Яирам поднял глаза:
— Отчего же вы стоите?
Джакомо снял шляпу, расстегнул пальто и сел за столик напротив Яирама. Тот закрыл книгу, и Джакомо взглянул на обложку: «Сражения, повернувшие ход истории».
— Я надеялся встретить вас рано или поздно, — сказал Яирам.
— Я тоже. Мне очень хотелось познакомиться с вами.
Яирам широко раскрыл глаза:
— Как, выходит, вы никогда прежде не видели меня?
— Никогда.
— Не могу поверить. Значит, это постарались ваши жалкие священники?
— Не называйте их так, пожалуйста, — спокойно сказал Джакомо. — Если познакомитесь с ними, поймете, что они гораздо лучше, чем вам кажется.
— О, сомневаюсь… Обиженные. Как боксерам им, безусловно, нет равных.
— Мне уже легче. Если не ошибаюсь, вам не понадобилось обращаться в больницу, — заметил Джакомо, внимательно осмотрев, как был забинтован Яирам, но не касаясь его руками. — Сколько же было нападавших, синьор Винчипане?
— Четверо или пятеро. Было темно, я не мог сосчитать.
— Так или иначе, не беспокойтесь. Все добровольно признали свою вину и были наказаны. И я первый.
Яирам нахмурился:
— Наказаны?
— Мы заставили других братьев хлестать нас.
На лице Яирама отразилось не столько недоверие, сколько растерянность.
— Наказание может быть справедливым, насилие — никогда, ни в коем случае. — Джакомо не дал собеседнику прервать себя. — Если тут есть противоречие, то в идеале лучше всего сражаться, придерживаясь высших правил. Тех, что порождаются образом жизни, вы меня поняли? Я допускаю соревнование качеств, выработанных человеком в себе, но не инстинктов.
Яирам был растерян, хотя и начал улавливать смысл и чувства, вложенные в эти слова, показавшиеся ему искренними и сильными. Но самое главное — он чувствовал, что безо всякого внутреннего протеста поддается духовному влиянию собеседника. Яирам жил в Болонье уже четыре года. Но лишь теперь предубеждение, которое он питал к окружавшим его здесь сверстникам, внезапно пропало.
— Если я правильно понял, соревнование могло бы разрешиться победой того, кто сочинит лучшее стихотворение.
— Да. Или же можно устроить физическое состязание. Победит тот, кто сумеет выбить противника из седла в честном конном турнире.
