– Священник, и все тут.
Сван подтянула к груди колени и хмуро уставилась на дорогу.
– Зато я могу больше не ходить в церковь, – заявила она. – Раз он поступает плохо, почему я должна поступать хорошо?
Уиллади невольно улыбнулась. Если ребенок грозится сделать то, чего не может исполнить, взрослому проще. Значит, не так все безнадежно. Той не успел ей сказать, что отец мальчика – тот самый, кто искалечил лошадь, и Уиллади была почти уверена, что все закончилось благополучно. Мальчику, наверное, задали взбучку за побег, но родители рады, что он вернулся. А Сэмюэлю удалось достучаться до каждого, всех помирить.
– Должна, и все тут, – возразила Уиллади.
– Не понимаю почему.
– Тебе и не надо понимать. А слушаться меня и папу надо. Если считаешь, что это больше не так, подумай хорошенько.
Сван по-прежнему не смотрела в ее сторону, но Уиллади ничуть не смутилась. Ребенок сам не знает, чего хочет, а потому ничего и не добьется. Однако для Уиллади важно, как Сван с братьями относятся к Сэмюэлю.
– Плохо, если вы будете вести себя так, когда папа вернется, – сказала она. – Ему и без того тяжело, еще не хватало чувствовать, будто дети в нем разочаровались.
Сван отозвалась:
– Да, разочаровались.
А Нобл добавил:
– Мог бы и что-нибудь получше придумать.
Бэнвилл покачал головой, как старичок, решивший, что мир катится ко всем чертям.
– Мы, наверно, единственные дети в мире, которые за один день потеряли лошадь и индейца-разведчика.
Сван сказала:
– Не индейца-разведчика, а друга.
Сэмюэль ожидал, что детям трудно будет его простить за Блэйда. Он и сам не мог себе простить. Побег Блэйда стал для него и облегчением, и прибавил беспокойства. Сэмюэль так и признался за ужином, рассказав, что случилось.
Сван, которая до сих пор ни разу не взглянула на отца, посмотрела ему в глаза с надеждой:
– Так он сбежал?
– Со всех ног.
– Может, отец его не поймал.
– Может, и не поймал.
Все разом заулыбались, оживились, кроме Бернис. Даже Той, лицо которого редко выдавало чувства, и тот улыбнулся.
– Может, он опять придет ночевать к нам на сеновал! – обрадовался Бэнвилл.
– Может быть.
Никто и слова не сказал о том, что будет с Блэйдом дальше, если он и вернется. Некоторые вопросы надо решать постепенно, и сейчас как раз такой случай.
– Если он придет чем-нибудь поживиться, – объявила бабушка Калла, – его будет ждать банка курицы с клецками.
Она достала из духовки пирог из пахты, что испекла Уиллади, и поставила на стол.
– Мне не отрезайте, – сказал Сэмюэль. – Я так наелся, что пирог не осилю.
Нобл подхватил:
– И мне не надо. Обойдусь сегодня без пирога. – При том что пирог из пахты – его любимый.
Оказалось вдруг, что все объелись, и пирог так и не разрезали, а водрузили обратно на плиту. Блэйд, когда придет за едой, уж точно заметит.
– Надеюсь, он сразу все не съест, – забеспокоилась Калла. – Боже упаси, ему плохо станет, а он тут один-одинешенек.
– Не будет он один, – заверила Сван.
Уиллади не очень-то понравилась затея Сван ночевать на сеновале, но Сэмюэль успокоил ее, ведь ночует она не одна, а с братьями. Той предложил заглядывать и проверять, все ли в порядке, – все равно ему ночь не спать, работать в баре, – и дети взяли с него слово приходить тихонько, чтобы не спугнуть Блэйда. Если мальчуган появится и заметит что-то подозрительное, то даст деру.
Уиллади и Сэмюэль снабдили детей одеялами, подушками, карманными фонариками и туалетной бумагой и пошли на сеновал помочь им устроиться. К этому времени подношений на плите стало больше, чем обычно. К остаткам ужина прибавился леденец, что принесла из лавки Калла, и старый шарик из кошачьего глаза, который Сван откопала из земли во дворе. Нобл добавил стопку фотографий бейсболистов, а Бэнвилл преподнес номер журнала «Нэшнл Джиографик» с картами Южной Америки. Сэмюэль считал, что у каждого ребенка должна быть Библия, и положил на журнал карманный Новый Завет. Той при всех не стал класть ничего, но между делом к груде подарков прибавилась самодельная рогатка – можно поспорить, принесла ее не Бернис.
Сван решила не спать. Совсем. Пока не появится Блэйд. Уиллади и Сэмюэль расстелили на сене одеяла, и дети улеглись головами к выходу. Лежа на животе, подперев руками подбородки, они смотрели, как родители возвращаются в дом: разговаривают, смеются, голоса их звучат то глуше, то звонче, то слышней, то тише, и нет на свете музыки прекрасней.
