За завтраком Сэмюэль спросил остальных, не видел ли кто поблизости чернявого мальчишку, которому, судя по всему, негде жить, и все вдруг смутились, особенно Сван: никакого мальчика она не встречала, и вообще ни одной живой души, а если бы увидела, сразу сказала бы взрослым.
Столь упорное отрицание Уиллади взяла на заметку, занесла в мысленную записную книжечку.
– А я несколько раз видел, – сказал Сэмюэль. – Сегодня ночью он опять таскал еду из кухни.
Бабушка Калла покосилась на Сэмюэля, брови поползли вверх чуть не до макушки.
– Опять, – повторила она, то ли задавая вопрос, то ли отзываясь эхом.
– Я должен был раньше сказать, – продолжал Сэмюэль. – Он уже не первую неделю к нам ходит. Вначале я был уверен, что у него есть семья, – может, они голодают, – но теперь уже не так уверен.
И рассказал, как выследил мальчугана, и как он зарылся в сено, и какой он был жалкий, точь-в-точь беспризорный щенок, которого бросили у дороги.
– Я взял одну из ваших простыней и укрыл его. Вы ведь не против?
Калла была не против – на то и простыни, чтобы укрываться, с какой стати их жалеть?
А Бэнвилл, узнав, что Сэмюэль позаимствовал его одежду, потому что мальчик был одет в грязное тряпье, горделиво выпрямился, словно ему сообщили, что среди его предков сам Авраам Линкольн.
– Пусть носит, мне не жалко, – сказал он великодушно. – Для чего еще нужна одежда?
На другом конце стола сидела Бернис, держась за руки с дядей Тоем, как и подобает примерной жене, которую она так старательно изображала. Столь безграничная доброта показалась ей приторной.
– Вот что, – проворковала она, – надо узнать, кто его родители, и отправить его домой. Они, наверное, места себе не находят.
Тут вмешалась Сван:
– А вдруг его родители – плохие люди? Вдруг его отец – злобный, подлый су…
Сэмюэль строго глянул на дочь, и Сван как раз вовремя успела поправиться:
– …субъект? Вдруг мальчик боится идти домой?
Уиллади и эти слова взяла на заметку.
Той Мозес отодвинул тарелку, закурил.
После завтрака вся семья собралась у окна – все смотрели, не покажется ли кто из дверей сеновала.
– Спорим, уже убежал, – разочарованно протянул Нобл. Ему так не терпелось увидеть мальчика, который ночует на чужих сеновалах и таскает припасы из чужих кухонь. Этот парень наверняка из «сильных духом».
– Раз он здесь ест и спит, куда же он денется? – спросила Уиллади.
А Калла сказала:
– Я так волнуюсь, будто у меня корова телится.
Блэйд Белинджер примерил одежду Бэнвилла, и рубашка оказалась по колено. Вот и хорошо, потому что брюки тоже велики и без конца сползают.
Не хотелось надевать чистую, красивую одежду, потому что он такой грязный, а теперь не хочется вылезать наружу таким чучелом. Блэйд еще посидел на сеновале, и надеясь и страшась, что из дома кто-нибудь выйдет. Наверняка они хорошие люди, только хорошие люди выйдут ночью из дома и укроют чужого человека простыней, от которой пахнет солнцем. И все-таки страшно.
Немного погодя он решился покинуть сарай и сел на землю, скрестив ноги и глядя на дом. И стал ждать.
Все сразу увидели его – и заахали, будто в самом деле смотрели, как рождается на свет теленок. Все, кроме Тоя – он понял, о ком речь, еще до того, как Блэйд вылез из сарая. И кроме Бернис – она просто-напросто не умела разделять чужие радости.
– Вот он! Вот он! – завопил Нобл.
А Бэнвилл крикнул:
– Чтоб мне провалиться!
А Калла заметила:
– Ну и вид у него в одежде Бэнвилла!
Уиллади глянула на мужа, гордясь его поступком, но Сэмюэль не ответил на ее взгляд. Он столько перечувствовал, что был не в силах смотреть никому в глаза, даже Уиллади.
