– Но веры тебе и так не занимать, – удивилась Уиллади.
– Так-то оно так. Но вера давалась мне легко, ведь все само шло в руки.
– За твою веру.
– Раньше я сам так думал, – сказал Сэмюэль. – Думал, мне все легко дается за мою веру. Но невелика штука верить, пока все идет гладко. Посуди сама. Мне не пришлось хоронить никого из близких, кроме родителей, но они прожили долгую жизнь, и рано или поздно каждый теряет родителей. Я не знаю, что такое несчастная любовь, если не считать, что Бернис меня бросила, но это самое большое счастье в моей жизни. Не считая того, что я сейчас без места, я всегда, всю жизнь получал то, что хотел.
– Сэмюэль, – улыбнулась Уиллади, – добрее тебя я никого на свете не знаю. Бог тебя благословляет за твою доброту.
– Бог меня благословляет, потому что Он добр, – поправил Сэмюэль.
Уиллади хотела напомнить, что, несмотря на Божью доброту, многие люди страдают от колыбели до могилы. Но Сэмюэль пытался сказать о чем-то важном, и она не стала сбивать его с мысли.
– Тут есть чему удивляться, – продолжал Сэмюэль. – Я попросил Бога, чтобы ураган обошел дом стороной, и Он исполнил мою просьбу слово в слово. Смерч не остановился перед домом. Не сменил направление. Он обошел дом стороной. Вот так. Близко-близко.
Он прочертил путь смерча на голом животе Уиллади.
– Вот так, – повторил он. – Шел прямо на дом, обогнул его и опять двинулся прямо. Вот так. Поедем со мной на холм, сама увидишь. Отсюда трудно представить, как это было.
Уиллади села на постели и уставилась на мужа сквозь темноту.
– К чему ты клонишь, Сэм Лейк?
– А вот к чему – Господь сегодня подал мне знак.
– Какой знак?
– Такой, чтобы к Нему возвращаться мыслями и черпать силы. – Сэмюэль умолк, потом продолжал с глубоким чувством: – Все было так ярко, Уиллади. Чтобы я никогда не забыл.
В первую пятницу июля Оделл Притчетт позвонил Расу Белинджеру и спросил, как успехи Снеговика, и Рас ответил, что в жизни не видел более покладистого животного. Оделл несказанно обрадовался, ведь Сэнди, его дочка-подросток, в Снеговике души не чает. Она видела, как он появился на свет, и сразу же объявила его своим, а теперь ужасно скучает. Вот бы привести ее – пускай посмотрит, как Рас работает со Снеговиком, и наверняка Рас ей что-нибудь дельное подскажет на будущее.
У Раса было не меньше десятка причин отказать Оделлу; для начала, все бока Снеговика исполосованы кнутом. Неделя-другая, и раны затянутся, тогда он как-нибудь объяснит, откуда рубцы, но пока что вид ужасный.
– Знаете ли, мистер Притчетт, – сказал он, – я не допускаю хозяев туда, где работаю с лошадьми. Иначе вся тренировка насмарку. Лошадь обрадуется, а о работе забудет. Мы потеряем половину того, чему научились, а вы потеряете деньги, на которые могли бы купить дочке хорошее седло или что-нибудь еще.
Оделл предложил: может, им с Сэнди посмотреть издали? Снеговик их и не увидит.
– Вы не представляете, какой он умный, – ответил Рас. Он говорил так про каждую лошадь – именно это мечтали услышать хозяева. – Меня он за милю чует. Мысли мои читает, ей-богу. С полуслова понимает, чего я хочу.
Оделл Притчетт прямо-таки расцвел.
Рас продолжал:
– Знаете ли, я не любитель преувеличивать, но мне со многими лошадьми довелось поработать, и ваша не перестает меня удивлять.
На сей раз он не солгал. Снеговик не переставал его удивлять: дважды выбил из седла (что удавалось лишь немногим лошадям), не испугался кнута (почти все лошади от него шарахались), а однажды встал на дыбы и пытался сбросить его (чем и заработал рубцы на боках).
Оделл спорил, упрашивал, но Рас не сдавался. Он прекрасно понимал, что нужно держать в узде не только лошадь, но и хозяина, прежде всего хозяина. Недовольные клиенты наболтают лишнего другим и испортят дело, лишат тебя куска хлеба, а что может быть несправедливей?
Наконец Рас сказал:
– Мистер Притчетт, раз вы мне не доверяете, ищите другого объездчика.
Рас шел на риск, но он не однажды так рисковал. И пока ни разу не просчитался. И на этот раз тоже.
– Да что вы! – вскинулся Оделл. – Разве я сказал, что вам не доверяю?
– Видимо, мне послышалось.
