— Что за говно здесь дают! — с ненавистью выкрикнул он в сторону стойки и швырнул вилку в тарелку с такой силой, что разведенный из картофельного порошка «гарнир» полетел во все стороны брызгами, причем немалая часть их досталась многострадальной куртке самого Воронкова.
Он, не отодвигаясь, резко встал, и хилая табуретка отлетела назад, бренча и кувыркаясь. Хотелось еще чего-нибудь крикнуть, а может быть, и пойти на кухню, найти повара, запихать ему в глотку десяток-другой этих шницелей…
— Эт-та верна. А еще, суки, стаканы немытые подсунули, — дружелюбно прокомментировал выступление Воронкова полутрезвый голос из пьющей компании, и Сашка вдруг увидел себя со стороны: рваного, с побитой рожей, устраивающего скандал в грязной забегаловке…
Он повернулся и вышел, не обращая внимания на раздатчицу, начинающую визгливый монолог о том, что «Ах, ты, бомжатина, сейчас тебя милиция…».
Домой, домой!
Хватит!
Там в холодильнике найдется какая-то жратва, а истомившийся Джой будет вилять хвостом и лезть целоваться.
А потом, чтобы забыть всю сегодняшнюю дребедень, можно сесть на телефон и выписать на вечерок Ленку. Или Ирку, она вроде ближе живет, или…
А впрочем, без разницы.
С некоторых пор отношения Сашки с противоположным полом носили характер заведомо простой и взаимоудовлетворительный. Ему за глаза хватило того памятного периода жизни, когда полгода имя Анжела казалось самым прекрасным в мире, а следующие шесть месяцев он сам напрашивался на дальние и нудные заводские командировки, лишь бы поменьше ходить по знакомым улицам. И поменьше вспоминать о периоде счастливого добровольного помешательства, которое закончилось так просто и так паршиво…
Зато теперь — как прививку получил.
И оказалось, что можно жить и получать удовольствие от жизни гораздо проще и дешевле. Сашка вспомнил пару-тройку эпизодов «получения удовольствия от жизни» и первый раз в последние несколько часов улыбнулся.
Была у него одна знакомая «столичная штучка», увлекавшаяся англоязычной поэзией. Романтическая девица с жизненным кредо «жить так, чтобы всем чертям было тошно» и поминутно к месту и не к месту цитировавшая то Элиота, то Эдварда Лира, то Огдена Нэша. Воронков, к поэзии вообще-то равнодушный, считавший сие сочинительство супротив реалистической прозы весьма искусственным способом взаиморасположения слов, со временем пристрастился и даже начал чувствовать некий особый вкус. Главным образом, поддаваясь огневому темпераменту девушки.
И сейчас всплывало в памяти иногда из того, что она часто цитировала:
Жизнь человека — обман и разочарование.
Вещи вокруг — подделки…
[2]Не так все и плохо!
Надо только прикупить кое-чего по дороге… На память пришел круглосуточный ларек у остановки рядом с домом. Там как раз подходящий ассортимент — выберем кексик какой-нибудь или рулетик с «пластмассовым» джемом и бутылочку ликера наименее ядовитого цвета. Дрянь, конечно, подделки, химия, ну, а куда деваться? Не те доходы, чтобы носом крутить.
Заманчивые планы вечера настойчиво требовали скорейшей реализации, и Воронков без раздумий свернул в переулок, срезая дорогу.
Темновато, конечно…
Да пошла она на фиг, вся эта бредятина! Не хватало еще начать темноты бояться!!!
Насвистывая про трын-траву и зайцев, он ускорил шаги.
Переулок длинный и кривой.
Вскоре начались разнообразные закутки с закоулками, в которые Сашка никогда не заглядывал, хотя ходил здесь сотни раз.
Вот привычно пахнуло жратвой — сюда выходят задворки ресторанчика, «Апеннины» он называется, что ли?
Заведеньице не из бедных — хоть и задний двор, а вокруг ажурная загородка, гроздья светящихся шаров на столбах. А запах… Китайская лапша так не пахнет!
Сашка сглотнул слюну и заторопился еще больше, оставляя за спиной этот уголок почти европейской культуры.
Благополучную внешность уголка нарушал только бомж, роющийся в аккуратных пластиковых баках. Грязный и какой-то особенно нечесаный, он оторвался от своего занятия и проводил прохожего долгим взглядом. Сашка даже спиной почувствовал этот взгляд, но подавил желание обернуться. Еще привяжется, и опять какая-нибудь пакость начнется.
