Детина внезапно отпускает вырывающуюся девочку – та от неожиданности отлетает задом за пределы видимости. Детина, в свою очередь, отпрыгивает и останавливается, поводя расставленными руками. – Не орррать!! – свирепо кричит он, поворачиваясь во все стороны. – Я Факир! Я здесь пятнадцать лет!
Не обращая внимания на расставленные руки, парень подходит к нему совсем близко. – Ты забыл? – говорит он тихо. – Когда тебе вломили на паперти – кто тебя защищал? – Он оборачивается, видит Дашу, поднимающуюся с асфальта чуть ли не из-под ног идущих по Невскому. – Нормально? – говорит он Факиру. – Как не стыдно! Уйди с глаз моих долой!
Факир отпрыгивает еще на шаг. На подоконнике веселятся.
Даша, отмахиваясь от появившихся сочувствующих, пытается одновременно рассмотреть, а потом и отчистить платье. Убедившись в бессмысленности этих действий, опускает руки и заливается слезами.
К ней подходит мальчик, что оставался с Юрьичем и Аней, говорит негромко:
– Пойдем, герла. Все нормально. Не мешай им, Мак разберется.
Всхлипывающая Даша следует за мальчиком, взявшим ее за руку.
6. Вот еще новая напасть. Дашка, глядя в стекло кофейни, пытается вытереть тушь, размазанную по лицу. А мальчик, трогая ее за руку, все не отстает:
– Ну чего ты. Не плачь, все нормально.
Аня смотрит на нее с подоконника. Юрьич смотрит на Аню.
– Аня, – говорит он, – ты когда на людей смотришь и ничего не говоришь, ты же, наверное, про них что-то думаешь?
Аня не отвечает, но отводит взгляд от Даши.
– Может ты кофе хочешь? – спрашивает мальчик Дашу.
Дашка резко оборачивается:
– Отстаньте от меня! Чего вам всем от меня надо?.. – Голос ее срывается, она отворачивается к стеклу, упирается в него лбом и ладонями и безудержно рыдает.
– Что опять случилось? – Подходит бритый, мальчик недоуменно пожимает плечами и говорит: – Да не знаю, Мак, разбирайся с ней сам!.. – Что-то недовольно бормоча, садится рядом с Юрьичем.
Парень качает головой, подходит к Дашке, кладет ей руки на плечи. Дашка дергается, но он сжимает ей плечи. – Стой так, не оборачивайся. Такая красивая девочка. В таком красивом, красивом платье. Откуда в этом некрасивом, дрянном городе такая красивая девочка. Откуда она здесь взялась, в таком красном платье. Они не знают. Они и не хотят об этом знать. Они не хотят, чтоб платье было красивым, они хотят, чтоб оно стало серым, грязным, мокрым. Как всё в этом славном городке. – Сжимая Дашку за плечи, он смотрит через ее плечо в стекло. – Как они все, – говорит он. – и как я тоже. Но меня еще можно спасти.
Он вдруг отпускает Дашку, и та, как заведенная, поворачивается и смотрит на него ошарашенно и подозрительно:
– Ната-ша, – говорит он. – Как тебя зовут, кстати?
Даша, вспомнив, что только что плакала, судорожно вздыхает и мрачно отвечает:
– Дарья.
– Того чувака, – говорит парень, – который к тебе приставал, зовут Факир. Он старый, удолбанный, отпетый и несчастный. У него единственная радость в жизни – здесь торчать, его все бьют и никто его не боится.
Он поворачивает Дашку одной рукой, а другой показывает на девочку на подоконнике.
– Это Аня, – говорит он. – У меня к тебе дело, Дарья. Возьми ее к себе на эту ночь. Меня, кстати, звать Николаем.
– …Чего?.. – спрашивает Дашка хрипло и ошеломленно.
– … – вдруг говорит девочка на подоконнике. Юрьичу кажется: «Какой идиот», мальчик же расслышал что-то типа «Пусть ночует со своими герлушками» – вслед за этим девочка встает и куда-то идет. Он резко поворачивается, затем, обернувшись к ним и подняв ладони, кивает.
Он догоняет девочку у самой дороги, останавливает.
– Охуеть, – мрачно говорит Юрьич. – Они крутые, просто охуеть.
7. Темнота.
В темноте – шорох, скрип, какие-то чмокающие звуки. Все это продолжается достаточно долго, со многими вариациями: иногда звуки становятся почти ритмичными, вдруг затихают совсем, чтобы вновь возобновиться. В них вплетаются шепоты, короткие, обрывистые, вдруг раздается всхлип. Снова затишье, шелест, шорох.
Постепенно становится видно, едва-едва, только чтобы угадать. Но – вот те на! – это кто-то лежит на узкой кровати, завернувшись в одеяло, лицом к стене. Ясно, что звуки исходят не от него. Звуки между тем продолжаются, нарастают, их уже трудно различить по отдельности, это процесс, приближающийся к кульминации. Так же постепенно становится ясно, что этот, лежащий, видимо, не спит, иначе зачем смотреть так долго, как он лежит так неподвижно. Да; он не спит, он слышит эти звуки.
