— Я думаю, это ненадолго. Вам ведь для работы никаких приборов не требуется?
— Кроме головы, — проворчал Николай Николаевич. — А далеко ли ехать?
Павел, поняв, что с этим щекотливым делом все в порядке, обрадовался.
— Тут рядом, километров пятьдесят. Там прекрасные условия. Никто не помешает вам работать.
— И когда же?
— Прямо сегодня. Крайний срок — завтра. Но лучше сегодня.
Николай Николаевич покачал головой.
— Однако!
— Хорошо, можно завтра. Вы уж простите. Но это совершенно необходимо, уверяю вас, — горячо произнес Павел. — Мы не стали бы вас так настойчиво беспокоить, если бы имели другую возможность.
— Понимаю. Но мне надо собраться…
— Лишнего не берите. Как в короткую командировку.
— Когда вы перешагнете за шестьдесят, ни одна командировка не покажется вам короткой, — меланхолически заметил Николай Николаевич. — Но как все это организуется? Что будет с квартирой? Меня же супруга подвергнет жесточайшему остракизму. Тут все мхом зарастет…
— Не беспокойтесь. Вася после постарается. Супруга ваша еще не скоро, наверное, вернется. А за квартирой будет хороший надзор, замков никто не взломает.
— Надеюсь. А как мне ехать?
— Вас отвезут и привезут. И я уверен — это совсем ненадолго. Может быть, на несколько дней.
— Уговорили. Что еще?
Павел вздохнул. Была у него такая неконтролируемая привычка или, лучше сказать, условный рефлекс: приступая к трудному вопросу, он набирал полную грудь воздуха, словно готовился к глубокому погружению. Сейчас был именно такой ответственный момент.
— Скажите, Николай Николаевич, работа, которой вы сейчас занимаетесь, еще далека от завершения или ее можно считать в основном готовой?
— Вы знакомы с физикой, с математикой?
— Только в пределах школы.
— Тогда вы ничего не поймете.
— Но в общих чертах — на каком вы этапе?
— На всех сразу. — Николай Николаевич, когда дело касалось его работы, даже с коллегами не любил рассуждать «в общих чертах». Он не считал нужным смягчать тон, если сознавал бесполезность разговора.
Однако Павел был к этому готов. Он объяснил:
— Нам известно, что вы нашли важные решения. Но их еще недостаточно, чтобы решить проблему в целом. Вам еще много остается?
— Вопрос наивный. Даже и не дилетантский. Не вдавайтесь в существо моих занятий. Лучше скажите, что от меня требуется. Начните с другого конца.
Павлу не оставалось ничего много, как признать свою оплошность. Сам же хотел говорить покороче…
— Вы правы. Извините, дальше постараюсь без предисловий, но одно сказать должен: вашей работой интересуется одна из иностранных разведок. Настолько, что к вашей квартире подобрали ключи.
— Поэтому я и могу быть абсолютно за нее спокоен? — в свою очередь, пошутил Николай Николаевич.
— Во всяком случае, замки останутся в целости, это большое благо.
— Так что же дальше?
— Мы должны снабдить их материалами, которые они хотят получить.
— То есть?
— Несколько формул, написанных вашей рукой. Вы ведь и дома работаете?
— И дома, и на улице. Везде. Но я не оставляю записей вне института. — Насчет записей он был не совсем точен, он не придавал этому особого значения.
— Можно и оставить, — сказал Павел.
Николай Николаевич нахмурился и, подумав немного, спросил:
— Ложные?
— Да. Но нельзя, чтобы это выглядело грубо. Необходимо сделать в формулах ошибку, которую трудно обнаружить. Она должна выглядеть естественно. Во всяком случае, допустимо. Знаете, как иногда встречаются в газе-ЯД те ошибки в шахматных нотациях? Смотришь партию — на тридцать восьмом ходу она кончается, черные сдались ввиду неизбежного мата. Начинаешь разбирать на доске, делаешь ходы аккуратно, как написано в нотации, а никакого матового положения кет. Оказывается, на тридцать пятом ходу конь белых с эф четыре должен делать ход же шесть, а не е шесть, как указано в газете. Опечатка. Но в принципе-то конь может и так и этак ходить. Понимаете?
— Мастер быстро найдет ошибку, — скептически заметил Николай Николаевич.
— Наверное, я взял неудачный пример. В ваших разработках можно ошибиться тоньше.
— Это не так-то легко, если задано правильное направление.
— Но все-таки возможно?
Николай Николаевич, вероятно, уже прикидывал, как это сделать. Он смотрел мимо Павла и, кажется, не слышал его последних слов.
