Дружба эта способствовала тому, что Михаилу предложили на время заменить одного из инструкторов по стрелковой подготовке, которого отправили в Лиссабон на операцию по поводу гнойного аппендицита.
С того дня Михаил и Фернанду Рош выпивали каждый вечер, благо они стали соседями, так как Михаил занял квартиру заболевшего инструктора, а в гарнизонном магазине было все, что душе угодно.
Фернанду Рош оказался не таким уж циником, как думал поначалу Михаил. Он исправно нес свою службу, но расистом не был, а почившего в бозе Салазара и его преемника Каэтану великими деятелями и вождями португальской нации не считал. Он даже обмолвился как-то, что то, чем они тут занимаются, то есть война против законных владельцев африканской земли, — дерьмо, недостойное даже быть темой разговора между двумя нормальными людьми, когда они сидят за столом и попивают неплохое винцо.
— Это портит букет вина, — улыбнувшись, докончил Фернанду свою речь.
Момент был благоприятным для разговора по душам, и Михаил решил им воспользоваться.
— Да мне-то тем более наплевать на вашу политику, — сказал он.
— Зачем же ты сюда приехал? Для любителя экзотики ты в такой упаковке староват… Только деньги?
— Конечно.
— Но ты непохож: на всех этих подлецов, которые за три доллара мать родную зарежут.
Михаил вздохнул.
— Что делать? В Европе такому, как я, не прокормиться.
Фернанду подмигнул ему.
— Ничего, старина, пока существуют на свете паршивые политиканы, нам с тобой работы хватит.
— Это верно… Да, вот еще что, Фернанду, — сказал Михаил, не стараясь притвориться, будто это вспомнилось ему между прочим. — Тебе не приходилось встречаться с человеком по фамилии Брокман? Говорят, он где-то здесь.
Фернанду посмотрел на него, прищурившись:
— Ты знаком с этим экземпляром?
— Я — нет. Но по твоему вопросу видно, что ты знаком.
— О да! — с брезгливой миной воскликнул Фернанду. — Даже очень хорошо: я его натаскивал.
— И давно это было?
— Не так давно… Не помню… А к чему ты о нем заговорил?
— Просили передать ему привет.
— Кто же это?
— Есть такой Гейзельс…
Фернанду присвистнул.
— Еще того чище! Ты знаешь Гейзельса?
Похоже, Михаилу следовало оправдываться за свои знакомства.
— Случайно сошлись в Париже. У меня дела были скверные, он посочувствовал.
— Что, денег дал?
— Денег от первого встречного я не беру. Он шепнул мне адрес лиссабонского агентства по распространению печати.
— Значит, ты ему не очень приглянулся. Могло бы быть и похуже.
Фернанду все больше и больше начинал нравиться Михаилу.
Намек на принадлежность Гейзельса к темному миру был прозрачен, и Михаил спросил:
— По-твоему, я похож на овцу? Куда поведут, туда и пойду?
— Не думаю. Но такие, как Гейзельс… — Фернанду не договорил.
— А где сейчас Брокман? — спросил Михаил.
— Там, в джунглях.
— С такими же вояками, как наши?
— Э-э, нет. Он по другим делам.
— Секрет?
Фернанду посмотрел на него совершенно трезвыми глазами.
— Знаешь, хотелось бы дать тебе маленький совет.
— Говори.
— Раз уж ты сюда попал, старайся не копаться в чужих делах. Спокойней будет.
— У меня вообще такой привычки нет.
Фернанду продолжал так, словно Михаил не дал ему закончить предыдущее:
— Но о Брокмане я тебе кое-что могу сообщить. Спецкоманда, в которой он работает, охотится за командирами партизан.
Они разошлись после полуночи.
— Все, что мы тут болтали, строго между нами, — сказал Фернанду на прощание.
— Мог бы и не предупреждать…
Улегшись в постель и перебрав в памяти по порядку их застольную беседу, Михаил не мог не подивиться откровенности Фернанду Роша. Ведь они были знакомы всего какие-то три недели, а Фернанду выложил ему столько, что, будь на месте Михаила подосланный провокатор, инструктора по борьбе против партизан поставили бы к стенке без суда и следствия.
Объяснить доверчивость Фернанду тем, что Михаил угощал его, было бы неверно: инструктор, насколько Михаил успел заметить, был не жаден и денег имел достаточно, да к тому же холостяк, копить не для кого. Скорее всего он слишком долго молчал, и вот при первом подходящем случае, сошедшись с человеком, непохожим на тех полулюдей, с которыми приходилось общаться много лет, Фернанду раскрылся, чтобы хоть один вечер отдохнуть душой. Других правдоподобных толкований Михаил не нашел…
