Так что это теперь мой дневник. И…
Этим утром я снова проснулась. Я снова проснулась! На дворе все еще лето, и все в зелени. Распустились нарциссы в саду. Ко мне приходили гости. Я не знаю точно, кем они были, но трое из них – сильные, яркие цвета. Я поцеловала их, и поэтому я не забуду их снова.
Четвертый был другим. Я могла только видеть раздробленный цвет, янтарный с черным. Мне пришлось использовать сильные слова Белой Магии, чтобы не допустить попадания тьмы в комнату Стефана.
Я становлюсь сонной. Я хочу быть со Стефаном и чувствовать, что он обнимает меня. Я люблю Стефана. Я бы все бросила, чтобы остаться с ним. Он спросил меня, «Даже свои полеты?» Даже их, чтобы быть с ним и чтобы он был в безопасности. Да все что угодно, только чтобы он был в безопасности. Даже свою жизнь.
Сейчас я хочу пойти к нему.
Елена».
«(А Стефан извиняется за записи в новом дневнике Елены, но он должен записать некоторые детали, потому что когда-нибудь, возможно, она захочет прочесть их, чтобы вспомнить). Я записал ее мысли в предложения, но на самом деле она мыслит не так. Я предполагаю, что она мыслит фрагментами. Вампиры привыкли переводить каждодневные мысли людей как согласованные предложения, но мысли Елены нуждаются в более усердном переводе, чем у большинства. Обычно она мыслит яркими картинками, с одним или двумя разрозненными словами.
«Четвертый», о котором она говорит, это Кэролайн Форбс. Я думаю, Елена знала эту девушку почти с младенчества. Меня ставит в тупик то, что сегодня Кэролайн нападала на нее любыми вообразимыми способами, но все же, когда я ищу разум Елены, я не могу найти ни гнева, ни даже какую-то боль. Сканирование подобного разума, пугает.
Вопрос, на который мне действительно хотелось бы найти ответ: Что случилось с Кэролайн в течение того короткого промежутка времени, когда она была похищена Клаусом и Тайлером? И по собственной ли воле она сделала то, что она сделала сегодня? Остался ли осадок ненависти Клауса как вредные испарения, заражающие атмосферу? Или у нас есть другой враг в Феллс Черч?
И наиболее важно: что мы будем со всем этим делать?
Стефан, который в настоящее время встает из-за компьютера».
Старомодные наручные часы показывали три утра, когда Мередит внезапно пробудилась от беспокойного сна.
И затем она закусила губу, сдерживая крик. Над ней склонилось чье-то лицо, вверх тормашками. Последнее что она помнила, было то, как она лежала на спине в спальном мешке и разговаривала с Бонни об Аларихе.
Сейчас Бонни склонилась над ней, ее глаза были закрыты. Она стояла на коленях у подушки Мередит, нависая над ней сзади, и ее нос почти касался носа девушки. Вдобавок к этому, странная бледность на щеках Бонни и ее частое теплое дыхание, которое щекотало лоб Мередит, и кто угодно… кто угодно, утверждала Салез,… имел бы полное право закричать.
Она ждала, когда Бонни заговорит, уставившись в уныние этих устрашающих закрытых глаз.
Но вместо этого Бонни села, встала, и безупречно двигаясь, пошла спиной вперед к столу Мередит, где на подзарядке лежал ее же мобильный телефон, и взяла его. Должно быть, она включила на нем запись видео, потому что открыла рот и начала жестикулировать и что-то говорить.
Это было ужасно. Звуки, которые издавала Бонни, едва ли можно было различить: обратная речь, перевернутая. Запутанные, горловые или высокие шумы и все это с каденцией, которую фильмы ужасов сделали такой популярной. Но способность говорить в такой манере намеренно… это было невозможно для нормального человека или нормального человеческого разума. У Мередит было зловещее чувство, будто что-то пытается раскрыть перед ними свой собственный разум, пытается добраться до них сквозь невообразимое пространство.
«Может быть, оно живет обратно», – подумала Мередит, пытаясь отвлечь себя, пока пугающие звуки продолжались. – «Может быть, оно думает, что и мы тоже. Может быть, мы просто не… пересекаемся…»
Мередит думала, что не сможет больше этого вынести. Она начала воображать, что смогла расслышать слова, и даже фразы в этих перевернутых звуках, и ни одна из них не была приятной. Пожалуйста, пусть все закончится… сейчас.
