— Харасанов, на выход с вещами!
Константин знал, что после подобного распоряжения они приходят через 10–15 минут. Он развязал мешок, и в руке оказался обоюдоострый, короткий предмет, напоминающий кинжал.
Над изготовлением оружия он работал целый месяц. Приобрести супинатор[4] оказалось не так просто. Вновь прибывших тщательно обыскивали. Но однажды повезло. Новичок все же “задарил” ему так необходимый кусочек стали. Он был готов защищать свою жизнь до последнего.
Прапорщик, сухопарый азербайджанец, скептически посмотрел на человека, который еще недавно был майором милиции, и сказал:
— Проходи, пойдешь на строгий режим.
Константин подхватил матрас, перебросил через плечо вещмешок и вышел из камеры.
— Эй, земляк, ты, случайно, не из Баку? — обратился он к прапорщику.
Но красноглазый был из породы тех людей, которые, служа неизвестно какому богу, забыли родную речь, не говоря уже о способности сострадать.
— Я таких земляков в гробу видел, — парировал вопрос Константина.
Харасанов вспомнил, и ему стало горько, как однажды его подопечный “химик” азербайджанец просил отпустить его домой на побывку к старой матери. Он тогда ему ответил что-то вроде “тамбовский волк тебе земляк”, и выгнал из кабинета. “Время разбрасывать камни, и время их собирать” — подумал Харасанов. Только за один этот поступок судьба может тяжко покарать.
Порой красноглазый приказывал ему остановиться и повернуться лицом к стене. В одном из переходов они столкнулись с группой заключенных женщин.
На этот раз, несмотря на окрики: “К стене!!! Быстро!!! Быстро!!!” — Константин не отреагировал.
— Откуда, дорогой, давно с воли? Мы с хаты 108, пиши мне, — обхватила его шею руками одна из девушек. В этих стенах подобное показалось Харасанову сном. Она была красива и сексуальна. До боли хотелось на свободу.
Красноглазый подгонял девушек без конца повторяя:
— Давай, давай, шкуры, быстрее!!! Давай, давай!
Женщин увели. Продолжала грызть невыносимая тоска.
— Эй, Мамедов, — раздался откуда-то снизу крик, — погоди!
На галерее появился низкорослый, кривоногий прапорщик. Было видно что он пьян. Фуражка сидела криво, глаза блестели.
— Заведи его в любую пустую камеру, пусть кинет матрас. Я его заберу, срочно сказали к следователю.
Красноглазый недовольно сплюнул, достал пачку “Космоса”.
— Ну, это на два часа затянется. Я ждать не буду. Забирай карточку, потом отведешь его в триста четырнадцатую.
— Чего, чего? — изумился кривоногий. Ты, случайно, колес[5] не обожрался? Там одно отрицалово[6]. Они его завалят[7]! Н-н-не, я его туда не поведу, — с пьяной запальчивостью возражал кривоногий. — Пусть сам ДПНСИ прийдет и лично распорядится. Они его завалят, а наши потом будут крайнего искать.
Обычно подобные вопросы в присутствии заключенного не решались. Красноглазый попытался кривоногого остановить, но, возбужденный алкоголем, прапорщик никак не хотел успокоиться.
— Ладно, Мамед, ты мне не маши. Чуть что, привыкли Тольяна крайним делать. Ты здесь недавно, а знаешь, что Калуга с 314 в прошлом году в десятой хате двоих завалил. Ему все пох… Сроку больше, чем на две жизни.
Мамедов не выдержал:
— Да харош тебе, чего разорался! Насчет 314 ДПНСИ, между прочим, сам распорядился. Звони, он сам тебе скажет.
В тесной комнате с зарешеченными окнами одновременно работали три следователя. Обстановка ни в коей мере не спо — собствовала откровенности. Подследственные косились друг на друга. Говорили нарочито громко, рисуясь своими “подвигами”.
Следователь опять пришел без адвоката. Грамотная, правильная речь Харасанова мгновенно настораживает.
— Вы один?.. Я же вас предупреждал, что без адвоката разговаривать не стану. В конце концов, в этой стране человек хоть на что-то имеет право?!
Рецидивист за соседним столиком повернулся к Харасанову и, подмигивая следователю, громко сказал:
— Пиши, пахан, в ООН. У нас с адвокатами плохо, оттуда бесплатно пришлют. Ага, пахан, вытащат тебя и сразу в Штаты заберут.
В комнате загоготали. Рецидивист демонстративно закинул ногу на ногу и нагло спросил у следователя:
— Начальник, прости подлеца, адин вапрос задам. А сколько лет ему карячится?
