— Это злая дверь, — сказал Халбарад, — и моя смерть лежит за ней. Тем не менее я осмелюсь пройти в нее, но вот ни одна из лошадей не посмеет.
— Но мы должны войти, а значит, и лошади наши — тоже, — возразил Арагорн. — Потому что, если мы пройдем эту тьму, много лиг предстоит одолеть за нею и каждый потраченный нами час приближает триумф Саурона. Следуйте за мной!
Арагорн шагнул вперед, и сила его воли была такова, что все дунаданы со своими лошадьми последовали за ним. Любовь лошадей к рейнджерам была огромна: они шли за своими всадниками, преодолевая слепой ужас. Все, кроме Арода, роханского коня: он стоял, мокрый, и дрожал от страха, так что больно было на него смотреть. Однако стоило Леголасу, положив ему на глаза руку, что-то негромко проговорить, и Арод позволил ему провести себя через дверь. Снаружи остался только гном Гимли. Колени его дрожали, он злился сам на себя.
— Неслыханно! — сказал он себе. — Эльф идет под землю, а гном не осмеливается!
С этими словами Гимли ринулся вперед. Ему показалось, что ноги его налились свинцом, глаза заволокло тьмой и он ослеп, Гимли, сын Глойна, который бесстрашно спускался в самые глубокие места мира!
Арагорн захватил в Данхэрроу факелы, и теперь он шел впереди, высоко подняв один из них. Эльладан с другим факелом замыкал шествие, и Гимли, спотыкаясь, догонял их. Он ничего не видел, кроме тусклого пламени факелов. Когда отряд останавливался, вокруг слышался гул голосов и шепот слов на языке, которого Гимли никогда не слыхал прежде.
Никто не нападал на отряд, не мешал ему пройти, но страх в душе гнома все возрастал, а повернуть назад было невозможно: все пути были заполнены невидимым войском, следовавшим за ними.
Так тянулось время, пока Гимли не явилось зрелище, о котором впоследствии он старался не вспоминать. Дорога была широкой, насколько он мог судить, но теперь отряд неожиданно очутился в большой пещере, и стен ни с одной, ни с другой стороны не было. Ужас Гимли был так велик, что он с трудом передвигал ноги. Слева во мгле что-то сверкнуло. Арагорн остановился и пошел взглянуть, что это такое.
— Неужели он совсем не чувствует страха? — пробормотал гном. — В любой другой пещере Гимли, сын Глойна, первым побежал бы на блеск золота. Но не здесь! Да пропади оно пропадом!
Тем не менее он подошел ближе и увидел склонившегося Арагорна, в то время как Эльладан держал оба факела. Перед Арагорном лежал скелет могучего человека в кольчуге. Все его снаряжение хорошо сохранилось: воздух в пещере был сух, а кольчуга воина позолочена. Пояс на нем был из золота и украшен гранатом, шлем на черепе — с богатой золотой отделкой. Воин упал лицом вниз перед стеной пещеры. Перед ним высилась накрепко запертая каменная дверь. Костяшками пальцев скелет все еще цеплялся за едва заметную щель. Рядом лежал меч, весь в зазубринах: очевидно, воин в отчаянии рубил им камни.
Арагорн не тронул останков, но, молча осмотрев, выпрямился и вздохнул.
— Долгие годы лежит он у двери, которую не сумел открыть, — пробормотал он. — Куда ведет эта дверь? И почему он пошел сюда? Никто не знает. Но это не мое дело! — воскликнул он, оборачиваясь и обращаясь к шепчущей тьме. — Храните свои сокровища и тайны в глубине Проклятых Лет! Нам нужно спешить. Пропустите нас и следуйте за нами. Я призываю вас к Камню Эреха!
Вместо ответа воцарилась полная тишина, еще более ужасная, чем шепот. Потом налетел порыв холодного воздуха, факелы замерцали и погасли, и вновь их зажечь не смогли. О том, что произошло затем, Гимли почти ничего не мог сказать. Все шли вперед, а он тащился сзади, преследуемый нарастающим ужасом, который, казалось, вот-вот захлестнет его с головой. До него доносился шум, напоминающий топот множества ног. Он упал и дальше передвигался ползком, как зверь, пока не понял, что больше не выдержит: либо этому наступит конец, либо он в приступе безумия кинется назад навстречу гибели...
Внезапно он услышал журчание воды, звук показался ему твердым и чистым, словно камень, запущенный в сонную тьму. Сделалось заметно светлее, и вдруг — о чудо! — отряд прошел через другую, широкую дверь с высокой аркой. Перед воинами, круто спускаясь вниз, открылась дорога между крутыми утесами, чьи острые края виднелись высоко вверху на фоне неба. Таким глубоким и тесным было это ущелье, что небо отсюда выглядело темным и усеянным маленькими звездами. Но, как потом узнал Гимли, оставалось еще два часа до захода солнца того дня, когда они выступили из Данхэрроу.
