А в вашей компании не было никаких контактов с так называемым блатным миром?
Блатные жили вокруг нас. На Косой, на Петровке, на Бутырке были всякие столкновения. Мы стояли за справедливость, хотели навести порядок, потому что были нормальными людьми.
У вас была мужская школа…
У нас была мужская школа, а рядом — 187-я, женская. Не знаю, существует она сейчас или нет. В здании нашей школы теперь Министерство юстиции РСФСР. А рядом была тюрьма.
Кажется, для подростков?
Вот в этом и ошибка. В какой-то статье кто-то ляпнул: «Детская тюрьма». Ничего подобного. Там были взрослые заключенные. Мы бросали им через ограждения хлеб, сигареты — все, что могли… Обидно, что кто-то, не зная сути дела, начинает говорить неправду. Такие ошибки проскальзывают во многих статьях.
Конечно, нет людей положительных на все сто процентов. И Володя таким не был. И срывы, и какие-то капризы. Мы даже ссорились. Вообще-то он был очень принципиальный мужик. Позже, когда он работал на Таганке, наш общий знакомый, каскадер с «Мосфильма» Олег Савосин, мне говорит: «Слушай, к Володьке неудобно обращаться, попроси его достать пару билетов в театр…» Я говорю: «Володя, слушай, меня попросили… сделай пару билетов…» Ну, как у нас обычно… между собой. И вдруг он мне так сухо, жестко: «Я не администратор и билетами не занимаюсь». Меня тогда это покоробило: я ведь ему сказал, для кого прошу, они знакомы, а человек стесняется попросить… Но объяснил это тем, что он готовился к спектаклю — было полчаса до начала. А потом узнал, что многие к нему обращались, и он отвечал так же. Это тоже одна из его сторон. Друзья друзьями, а дело делом. Это можно расценивать как угодно, но вот такая у него была позиция.
Ну, а по-человечески — хороший парень был: веселый, добрый, очень добрый, очень внимательный ко всем. Вот, скажем, мне звонили из института знакомые ребята-медики: «Слушай, ты Володю знаешь, сделай, чтобы он к нам приехал, попроси его». Я приезжаю к Володе, он говорит: «Пожалуйста». И набивается полная аудитория — на окнах, на стенах, где угодно висели люди…
Это где было?
В Первом медицинском. Студенты бросали занятия… А когда Володя выдал «медицинские» песни, его вообще приняли на ура. Он приехал один, с гитарой, просто, без всяких проблем. Потом несколько раз выступал в одном из институтов, где работали мои друзья… И знаете, интересно начинал. Выходил и говорил: «Я вас прошу, только не хлопайте. Вы теряете время. А у меня его не так много. Лучше я вам побольше спою, а похлопаете вы потом». Его там встречали прямо как родного — приятная аудитория, его все очень любили именно как человека. Иногда бывает, что люди так «зазвездятся», что на вопросы не отвечают и вообще не хотят разговаривать. У Володи ничего подобного не было, он заканчивал концерт и десять-пятнадцать минут отвечал абсолютно на все вопросы.
В вашу компанию входил Анатолий Утевский?
Толя Утевский появлялся среди нас, но не входил в нашу компанию. Он ведь был на четыре года старше, и как-то так получалось, что Утевский считался дядей Володи. Володя говорил: это мой дядя; а Толя говорил: это мой племянник. А разница у них — всего четыре года.
Какую роль сыграл в вашей жизни сад «Эрмитаж»?
Сад «Эрмитаж» — это наша вотчина, наш второй дом. В любое время, есть у нас деньги или нет, хорошее у нас настроение или нет, мы приходили в «Эрмитаж». Там нас знали все: буфетчицы, продавщицы, контролеры, администрация, потому что мы были, во-первых, веселыми людьми, во-вторых, мы никогда там не хулиганили, а даже помогали поддерживать порядок. Мы любили там бывать. Можно было приехать откуда угодно, из другого города, например, но прийти в «Эрмитаж» и обязательно встретить наших ребят. Там мы говорили обо всем: о книгах, о театре, о кино. Когда Володя поступил к Массальскому в Школу-студию МХАТ, он рассказывал много интересного: как проходят репетиции, как вообще «делаются» актеры.
Забавно было, как Володя проходил в «Эрмитаж». Там всегда билетеры были, деревянные барьеры, высокие заборы. А Володя, проходя мимо контролера, говорил всегда не «здравствуйте», а «датуйте» — с дурацким выражением лица. И так странно перебирал пальцами. Контролер думал: «Ну, умалишенный, больной… Черт с ним, пусть идет…».
