«Что значит — пока?» — поинтересовался Маслюк. Парень усмехнулся. «Скоро война кончится, и мы переедем в наше русское поместье». Полковник подумал, что это шутка. Но немец не шутил. Оказывается, фюрер заранее обещал каждому из участников похода на Россию по пятьдесят гектаров пахотной земли и крупную сумму денег. «А фюрер всегда исполняет то, что говорит! — добавил пленный. — Например, после победы над Францией мы получили по ящику отличного вина и радиоприемнику».
— Мне было противно слушать разглагольствования этого подонка, — морщась, признается Маслюк. — И все-таки, — замечает он, — здесь есть над чем задуматься…
Я чувствую, что наша беседа достигает критической точки, за которой, как за краем земли, пустота. Мой собеседник утомился. Да и время уже позднее.
— Может быть, мы продолжим завтра? — спрашиваю я — Ведь после штурма началась оборона, а затем был марш…
— Но о марше, — говорит Маслюк, — пусть лучше расскажут другие: это была целая эпопея. Сражались мы вместе, а отступали порознь, каждый своей дорогой. Знаю одно: мне было хуже, чем другим, без дотов я оказался вроде как король Лир… — Дмитрий Матвеевич улыбается. — Хотя на бумаге мое «королевство» продолжало числиться еще долго. Только в декабре сорок первого «верховный» подписал приказ о ликвидации Перемышльского укрепрайона. Я тогда был уже черт знает где от Перемышля.
Дмитрий Матвеевич прищуривается и смотрит куда-то за окно.
— Ну что, будем прослушивать пленку? — спрашиваю я.
Маслюк безразлично пожимает плечами. Задаю последний вопрос: может быть, Дмитрий Матвеевич знает что-нибудь о судьбе других перемышльцев? Нет, в этом он мне помочь не может. Он слышал, что генерал Снегов умер, полковник Дементьев тоже, майора Хмельницкого убило во время отступления, кажется, где-то за Винницей. А других он больше не встречал.
— Зайдите в штаб к пограничникам, — советует он. — У них, по-моему, какая-то история пишется, они могут знать.
Я складываю магнитофон, поднимаюсь, благодарю. Маслюк провожает меня на крыльцо. Уже вечереет. Румяная женщина сливает варенье в банку, смеясь, отмахивается от пчел.
— Отож спасенья от них нет! — говорит она мужу. — Ты б развел свой дымарь, покурил трохи. Тю, фашисты проклятые! — машет она. — Геть!
— Сама справишься! — подмигивает хозяин и снова взбирается на завалинку.
Иду по тропинке, вдыхая душистый медовый запах. Женщина запевает песню. И я еще долго слышу ее высокий грудной голос и неторопливые, размеренные удары молотка…
Стучусь в дверь. Ответа нет. Прислушиваюсь. В квартире тишина. Только где-то далеко тикают ходики…
По лестнице поднимается женщина с тяжелой сумкой в руке.
— Вам Александра Николаевича? — говорит она. — Да он, наверно, еще спит. А вы хорошо стучали?
— Хорошо.
— А ну-ка, подождите, я попробую.
Но за дверью по-прежнему молчанье.
— Тогда он в лесу, — уверенно заключает женщина. Это соседка Патарыкина и все знает. — Если он не работает и не спит, то обязательно в лесу. Его жена с детьми к родственникам уехала, у нее отпуск, а дома ему одному скучно. Вот и ушел в лес — по грибы или по ягоды. А то просто так. Очень он природу любит. Я тоже как-то с ним ходила. Мы с его женой подруги и одногодки, так вот, значит, мы ходим по лесу, а он уйдет от нас, сядет где-нибудь на пенечке и все рассматривает каждую травинку, букашками интересуется, бабочками. Замечательный человек Александр Николаевич, тихий, воды не замутит. Как девушка. Не то что многие современные мужчины — тем бы водки напиться или «козла» забить. А он — нет. Даже голоса никогда не повысит. Ну, прямо как не мужчина. Все ему лес да лес. Очень хороший человек, поискать такого соседа. Помню, как-то раз возвращаюсь я также с базара…
Я, кажется, попал в надежные руки. О великий, могучий и бесконечный женский язык! Но делать нечего, слушаю.
Через несколько минут я узнаю о жизни и привычках Патарыкина все: как он одевается, ест, спит, разговаривает с женой и детьми, с кем в доме дружит, а кого — и совершенно правильно — избегает. Одним словом, все, кроме того, что мне нужно.
Наконец женщина спохватывается, что ей надо готовить обед. Слава богу! Я прошу передать Александру Николаевичу, что приеду к нему завтра в это же время.