– Лэр, расскажите, что вам известно о катастрофе на Тароне, – уважительно спросил Лаэр Элинира.
– Князь, я боюсь, что разочарую вас. Всё произошло настолько быстро и неожиданно, что и рассказывать практически нечего. Когда начались первые толчки землетрясения, я был в кабинете князя Алакдара и писал под его диктовку какое-то письмо. Князь приказал мне покинуть помещения замка, и я вместе со всеми выбежал в парк. Земля ходила ходуном, и раздавался сильный подземный гул, но постепенно толчки прекратились. На горизонте показалась чёрная туча, которая с каждым часом становилась всё больше и к утру следующего дня закрыла весь горизонт. Всё население замка провело ночь в парке, но никто так и не заснул. К утру небо стало кровавым, и этот цвет, расползаясь, начал приближаться к Тарону. Князь Алатерн и князь Анхель приказали седлать лошадей и с двадцатью бойцами ближней охраны ускакали в Илирию, а я остался в замке со всей прислугой из полукровок и тридцатью ветеранами. К полудню облако вулканических газов закрыло солнце и пошёл дождь пополам с пеплом, затем снова раздался подземный гул, и началось второе землетрясение. Я плохо помню, что произошло дальше, потому что упал и разбил голову о камень, отчего потерял сознание. Очнулся я, когда всё было кончено, замок превратился в руины, а с неба сыпался раскалённый пепел. Мне вместе с оставшимися в живых жителями замка удалось спуститься в подвал разрушенного донжона. Чтобы не сгореть в огненном дожде и не задохнуться в дыму начавшегося пожара, мы забаррикадировали дверь. В подвале донжона находились запасы воды и пищи на случай осады, и мы надеялись пересидеть в нём катастрофу. Подвалы замка были огромными, и воздуха должно было хватить надолго, но мы плохо осмотрели помещения и не заметили небольшое вентиляционное окно, через которое в подвал проник ядовитый газ. К утру следующего дня нас осталось в живых только шестеро, остальные спустившиеся в подвал задохнулись. Мы попытались выбраться на поверхность, но тамбур за входной дверью оказался заполнен дымом. Я приказал воинам сделать повязки, смоченные водой, и дышать через них, но это мало помогало. Мы законопатили все щели в подвале, откуда к нам проникал отравленный воздух с поверхности, но яд уже проник в наши организмы и начал медленно убивать. Прежде чем нам удалось выбраться из подвала на поверхность, мы провели в отравленной атмосфере почти целый месяц. Пожар наверху наконец закончился, а вулканический пепел, смоченный дождём, высох и затвердел. Мы прокопали туннель на свободу и выбрались из подвала. Вокруг нас была только заваленная пеплом мёртвая пустыня, на которой не было ни одной живой травинки. Однажды ночью я увидел призрак коня, который бродил по развалинам замка, и узнал в этом призраке Шалара, на котором ускакал князь Анхель. Я решил, что у меня начались галлюцинации, и снова лёг спать, но наутро мы обнаружили конские следы. На следующую ночь конь пришёл снова, и мы попытались его поймать, но он вырвался и убежал. Больше Шалар к нам не приходил, а состояние здоровья выживших в катастрофе начало ухудшаться. Последние дни перед спасением я провёл в полубреду и очнулся только на корабле. Морской воздух принёс нам облегчение, и я пришёл в себя. Айгон рассказал мне, что своим спасением мы обязаны Шалару, который выбежал на берег, куда причалил дракар, и провёл поисковый отряд от побережья к развалинам замка. Мне неизвестно, каким чудом выжил конь в кошмаре катастрофы, но он больше не пытался показать нам выживших, и после недельных поисков вдоль уничтоженного катастрофой побережья мы решили плыть в Кайтон. Я упросил Айгона взять с собой Шалара, которому мы были обязаны своим спасением, тем более запасов воды и зерна, рассчитанных на длительное путешествие на дракаре, было много. Это всё, что я могу вам рассказать, а остальное вы уже, наверное, узнали от Айгона, – закончил свой рассказ гвельф.
– Элинир, может быть, не всё так плохо и вам удастся выкарабкаться? – с сочувствием спросил Лаэр.
– Нет, князь, всё кончено, и нам отпущено богами не более месяца. Простите, но у меня буквально раскалывается голова, и я не в состоянии больше говорить.
