Возвращение домой - страница 11
– Сто баксов! – тут же заломил цену я, чтобы отвязался.
И сразу пожалел. Нужно было просить больше. Судя по той легкости, с какой иностранец расстался с купюрой, для него не было особой разницы, сто долларов или двести. Но раз уж сам назвал цену, пришлось выполнять обещание. Правда, не мне, а спутницам. Такая уж эльфийская доля (последнего вслух тоже говорить не стал). Чувствую, через год в каком-нибудь Париже или Милане на подиуме будет продемонстрирована новая коллекция с эльфийскими мотивами.
Не прошло и получаса, как мы обогатились почти на две тысячи рублей и двадцать пять баксов в придачу к той сотне. Позже, пересчитывая деньги, обнаружил, что одна сотенная купюра вовсе не российская, а белорусская (так давно дома не был, что уже и забыл, как чьи деньги выглядят). Но поскольку ее нам не в виде сдачи дали, а заплатили за в общем-то ничего не стоящую услугу, обманутыми считать себя не следовало.
Туристы, желающие сфотографироваться с настоящими эльфийками, исчезли так же быстро, как появились. Буквально только что чуть ли не очередь стояла, и вот уже мы опять никому не интересны. Или правильнее сказать: никому не нужны, потому как некоторый интерес все равно оставался и на нас по-прежнему оборачивались, но денег за возможность сфотографироваться больше никто не предлагал. Стоять и ждать следующих клиентов тоже смысла не имело. На проживание в Москве таким образом все равно не заработаешь, можно сказать, нам и так сильно повезло, а внимание полиции или тех, кто считает это место своим (такие почему-то всегда и везде находятся), обратишь на себя непременно.
Покинули Александровский сад мы без малейшего сожаления. При выходе взору эльфиек и Анжи предстали улицы, загруженные автомобилями. Но эти дымящие и шумные безлошадные повозки их скорее раздражали, чем удивляли. Одно хорошо: мы были уже хоть при каких-то местных деньгах. Правда, если говорить честно, все три мои спутницы с большим трудом воспринимали полученные фантики в таком контексте. Что ничуть не помешало Анже ими заинтересоваться и очень внимательно осмотреть. Причину повышенного внимания (даже Эль, и та рассматривала куда менее тщательно) можно было угадать, особо не напрягая извилины.
– Хвостатая, давай договоримся, – обратился к ней. – Я сам тебе покажу, у кого можно воровать, а у кого нет.
– Я не воровка! – возмутилась Анжа.
– И в любом случае не в этом месте, – проигнорировал ее заявление я.
– Тогда ладно, – как ни в чем не бывало ответила она.
Ее прежнее обещание тоже было вполне надежно, но так будет лучше. Если теперь мы нарвемся, в смысле, на нас нарвутся какие-нибудь гопники или лица, к ним приравниваемые, то пускай лучше хвостатая их не покалечит, а полностью обчистит. То есть проведет самооборону за счет преступных элементов. В мире, успевшем стать моим, напавшего на тебя не возбраняется хотя бы убить (если получится), после чего собрать трофеи. В этом мире все не так просто, но выход при желании тоже можно найти.
Далеко уйти не удалось. Нет, никто нас не задерживал, возникли совсем другие обстоятельства.
– А что это за уродство? – вдруг спросила Лара.
Да… Вопрос, однако. Сказать «памятник Петру Великому» язык не поворачивается.
– Великий Позор грузинского народа, Зураб Церетели, – дал я, на мой взгляд, самый правильный ответ.
– Почему он тогда стоит почти в самом центре столицы твоей страны?
И что ей на такое ответить?
– Потому что грузины не такие дураки, чтобы у себя подобное ставить.
– А русские? – невинно вставила Анжа.
Тут рогатая сумела поймать меня за язык.
– Русские, разумеется, тоже, – совершенно честно ответил я. – Только есть одна небольшая, но весьма неприятная проблема.
– И какая же?
– Уже больше двадцати лет правительство не интересуется мнением своего народа. В оправдание сказать можно лишь одно: сейчас почти во всем мире так. Демократия называется.
– Странное определение, – выразила свое мнение хвостатая.
– Так кто же спорит? – признал ее правоту я. – И это, кстати, не сам Церетели, а скульптура, то есть халтура его работы, долженствующая изображать памятник первому российскому императору Петру Великому.
