Де Баур не собирался нас изучать, он хотел на нас воздействовать. Я вспомнил о многих его высказываниях, знакомых мне по его книге и лекциям, причем, когда я читал его и слушал, я не обращал на них внимания. Например, что мы многое просто вытеснили из сознания: радость, приносимую злом, удовольствие, получаемое от ненависти, борьбы и убийства, удовольствие от самых мрачных ритуалов фашизма и коммунизма. А еще, что мы боимся взглянуть злу прямо в глаза и отводим от него взгляд, и поэтому все повторяется вновь, абсолютно все. «Вы считаете, что это касается только данных людей? Только данного времени?» — эти его вопросы мы слышали не один раз, когда во время лекций он говорил об ужасных событиях прошлого.
Семинар был призван научить нас глядеть злу прямо в глаза, злу в других людях и в нас самих. Все за эту неделю поняли, все на себе убедились, что они способны отказаться от моральных принципов, предать, продать и со всей решительностью творить зло. Те, кто за это время еще не сдался, обязательно сдался бы, возможно, под влиянием новых унижений, которые бы придумал де Баур, потому что видеокамеры помогли ему обнаружить в каждом из нас свои слабости.
Я обманул других, когда мы тянули жребий, и предал сам себя, заставив себя извиняться. Какой урок я должен был вынести? Что я способен поступать дурно? Что я могу использовать эту способность в своих целях? Заключалась ли цель семинара в том, чтобы объединить его участников в сообщество людей, которые заглянули злу прямо в глаза и теперь готовы применять его в своих целях?
Я не хотел входить в это сообщество, иметь с ним что-либо общее. Не хотел я и дожидаться, пока другие догадаются об эксперименте, когда появится де Баур и будет растолковывать нам все и объяснять, говорить слова утешения и искушать нас, а потом наконец отпустит восвояси, внушив нам чувство, будто мы, пережив этот особый опыт, стали особенными. Я пошел в сторону гостиницы прямо через озеро. Посредине огромной, пустой, белой равнины на меня еще раз напал страх, страх последних дней, страх, что я провалюсь под лед и утону, чистый страх, которому не нужны никакие причины. Когда я добрался до другого берега, страх исчез. Я направился в свой гостиничный номер и остановился прямо перед видеокамерой. Я сказал де Бауру, что настала пора ему объявиться и довести дело до конца.
Те четверо прихватили меня в джипе до Нью-Йорка. Я подкараулил их, когда они собрались уезжать, и заявил, что они уезжают из гостиницы вовсе не ненадолго, как они нам сказали, а что они выполнили свое задание и что де Баур скоро явится сюда сам. Они пожали плечами и разрешили мне сесть в машину.
Это были актеры. Тот, кто назывался Стивом Уолтоном, много лет назад был членом коммуны и с той поры, как январские семинары пришли на смену коммуне, собирал других актеров, чтобы разыграть вместе с ними то компанию охотников, то кружок любителей покера, то участников пьяного застолья, то группу друзей — ветеранов вьетнамской войны.
— Однажды мы играли членов банды, скрывающихся от полиции. — Он засмеялся. — Было здорово, но один из нас стал переигрывать и вел себя не естественно, а как в кино. На сей раз нам великолепно подыграла погода.
— А где де Баур?
— Он уже давно здесь. Сидит в коттедже за горой и за всем следит.
— Сидит за пультом с мониторами.
— Когда еще не было видеокамер, мы больше импровизировали. Джон мечтает о том, чтобы мы не просто время от времени звонили ему, а чтобы у каждого был маленький приемник в ухе и чтобы он мог точно дирижировать нами. Я в этом участвовать не стану. Я актер, а не робот.
Он вел машину осторожно и без рывков. Мы миновали Адирондакское нагорье и двигались по хайвею. От ровной и однообразной езды в темноте остальных потянуло в сон. Мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к миру, в котором нет снега, к потоку автомобилей и прогнать от себя картины пережитого в последние дни.
— А как было в коммуне?
— В коммуне? — Он задумался. — Я не хотел бы быть ее рядовым членом. Я был при штабе, но и в этом случае иногда все было уж чересчур. То, что мы не имели личного пространства, что мы всегда находились вместе, за исключением тех случаев, когда кого-то изолировали в наказание, вместе ели, вместе спали, вместе любили, вместе ходили в туалет, — это еще туда-сюда. Но Джон постоянно менял правила, и он никогда не говорил, что и как меняется, просто в один прекрасный день отменялись все правила, которые действовали еще накануне, и вводились какие-то новые. Мы при штабе, конечно же, знали о новых правилах; ведь нам надо было следить за их соблюдением. А вот остальные только и видели, что старые правила больше не действуют. Ничто не действует, ничего постоянного, ни на что нельзя положиться. В том числе и на де Баура: сегодня он один, а завтра другой.
