Тут началась настоящая паника! Все забегали, заметались, запричитали и зарыдали. Лишь медведь Бум-Бу-Бум, прислонившись к дереву, по-прежнему хранил молчание.
Из беспорядочного шума вырвался голос кошки Ватикоти:
— Что же нам делать?
Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый явно наслаждался всей этой суматохой.
— Ну и размазни! — сказал он. — Храбрый лев Зигфрид Брукнер, гениальный заяц Аромо, голубой чудо-жеребец Серафим, сильный, как бык, Лайош Урод, знаменитая кошка Ватикоти и сама олицетворенная честность Бум-Бу-Бум, или как его там!
Медведь Бум-Бу-Бум не удостоил Злюк-Клюка даже поворотом головы — стоя по-прежнему неподвижно, прислонившись к дереву, он произнес:
— Бум-бу-бум.
— Бумчи-бумчи! — сверкнул глазами Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый. — Вот придут могопачи, набьют вас соломой, сделают из вас чучела и будут сто лет подряд показывать вас маленьким могопачатам, как самых трусливых в мире.
Ватикоти стало совсем горько. Еще и соломой набьют!
— Но что же нам делать, любезный Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый, скажи! — захныкала кошка. — Я много кем хочу стать, но только уж не наглядным пособием.
Лев Зигфрид Брукнер попробовал успокоить ее:
— Послушай, Ватикоти, не хнычь. Попробуем поговорить с этими могопачами. Не станут же они, в самом деле, ни с того ни с сего убивать нас. Должна же у них быть хоть капля разума.
Злюк-Клюк рассмеялся. Смех его звучал как охрипший автомобильный гудок.
— Ха-ха! Он собрался разговаривать с могопачами! Только что ты утверждал, будто знаешь, кто такие могопачи. А теперь хочешь вести с ними переговоры! Если так, то считайте, что вас убили уже сто раз. Посыплют вашу лужайку солью, и следов не останется. — Выдержав многозначительную паузу, он продолжал уже другим голосом: — У вас есть только одна надежда.
Все смотрели на него, затаив дыхание:
— Какая?
Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый выпрямился и выпятил свою грудь-корыто:
— Я знаю, вам самим это никогда не пришло бы в голову. Но я хочу помочь вам и не стану скрывать — помочь вам может только одно: битва!
Робкая надежда, едва тлеющая в сердцах друзей, тотчас совсем угасла.
— Битва? — пробормотал Зигфрид Брукнер.
— Бей-бей, не жалей? — пролепетала Ватикоти.
— Бах-трах-тарарах? — добавил Лайош Урод.
— Вот именно, — сказал Злюк-Клюк. — Хотя шансов у вас немного. Могопачи — неустрашимые воины. Храбрые, крепкие, выносливые. И безжалостные.
Не успел он договорить, как Лес зазвенел от рыданий и причитаний. Злюк-Клюк довольно напыжился — только этого он и добивался.
— Струхнули? Ладно, тогда я пошел… И повторяю: помочь вам может только битва. Вы должны принять вызов. Хе-хе. Вступить в бой с могопачами… Ну, прощайте!
Он повернулся и пошел — спина Злюк-Клюка все удалялась и уменьшалась, от его тяжелых шагов сотрясались деревья, а от хохота дрожали кусты.
Ватикоти нерешительно шагнула ему вслед:
— О, не покидай нас, любезный Злюк-Клюк Великоголово-Малоголовый! О, что же с нами будет!
Все запричитали, но тут раздался строгий голос медведя:
— Бум-бу-бум!
Все звуки как ножом обрезало. Наступила оцепенелая тишина. Кошка Ватикоти, с опаской оглядываясь по сторонам, подошла к медведю и шепотом спросила его:
— Ты в этом совершенно уверен, Бум-Бу-Бум?
— Бум-бу-бум, — решительно ответил медведь.
Лев Зигфрид Брукнер возмущенно взревел:
— Ты всегда во всем совершенно уверен! Ты все знаешь лучше нас. Да как у тебя язык повернулся сказать, что могопачей вообще не существует!
Самый добрый в мире великан Лайош Урод встал на защиту Бум-Бу-Бума:
— А может быть, ты видел могопачей?
Зигфрид Брукнер не удостоил его ответом; вместо него к бедному Лайошу Уроду повернулся Аромо.
— Знаешь что, Лайош, — сказал с издевкой неудержимо мыслящий заяц, — я хотел бы задать тебе один вопрос. Сколько будет дважды два?
Лайош Урод задумчиво посмотрел в небо. Потом, переминаясь с ноги на ногу, потеребил штаны.
— Дважды два, это будет… Это будет ровно… не более не менее, чем… — лепетал он неуверенно и вдруг разозлился: — Что за дурацкие вопросы, когда тут дело куда серьезнее! Могопачи!
Заяц Аромо смотрел на него снисходительно:
— И ты думаешь, что мы, говоря об этом серьезном деле, будем прислушиваться к твоему мнению, когда ты не знаешь даже, сколько будет дважды два?
