— Всегда говорила, что России повезло с премьером! — брезгливо оттопырила нижнюю губу Марина. — После случая с медведем никто не посмеет обвинить его в людоедстве!
Сквозь музыку, хохот, звяканье посуды, шарканье ног, сквозь горячий, густой, как варенье, воздух Бернер услышал телефонный звонок. Он был не звуком, а серебристой елочной паутинкой, протянувшейся от белого рояля к его чуткому уху.
Оглянулся: Ахмет разговаривал по мобильному. Всего несколько фраз. Отложил телефон и направился к Бернеру:
— Началось, Яков Владимирович. Несколько часов назад. Войска пошли. Доложил офицер Генштаба.
А в нем, в Бернере, — радость, бодрость, прилив энергии. Словно солнце взошло. Почувствовал, как хлынули ему в щеки, в глаза, в мышцы теплые пульсирующие валы, словно он приобщился к могучей стихии, которую сам же и вызвал.
Его невидимые миру усилия, кропотливая работа с военными, с разведкой, с членами президентской семьи, его дружба с министрами, с редакторами газет и телепрограмм, со множеством референтов и экспертов, с каждым в отдельности и со всеми вместе. Воздействие убеждением и деньгами, услугами и уговорами, равномерным по всему фронту давлением, в результате которого состоялось решение.
Войска вошли в город, и весь его замысел, существовавший как проект и чертеж, как абстрактная мечта и возможность, ожил, задвигался. Превратился в стремление колонн, в скрежет моторов, в энергию молодых активных людей, которые, не ведая, выполняют его, Бернера, волю. Эта воля, материализованная и овеществленная, тут же снова превращалась в абстракцию — в цифры, в котировки ценных бумаг, в колебание денежных курсов, в невралгию мировой экономики, мгновенно и чутко реагирующей на первые выстрелы.
Все это молниеносно, как огненное колесо, провернулось в сознании Бернера. Отвернувшись от вопрошающих глаз жены, он сказал Ахмету:
— Свяжи меня с министром обороны. Он празднует, но набери его резервный домашний номер.
Чисто вымытые, в рыжих волосках пальцы начальника службы безопасности забегали по кнопкам. Они загорелись, как прозрачные икринки. Ахмет протянул телефон, и Бернер услышал сдержанный холодный голос порученца-полковника.
— Это Бернер! С Новым годом! Если можно, попросите министра…
— Да он за столом, Яков Владимирович. Там гости…
— Уверен, ему будет приятно меня услышать…
Через минуту знакомый хрипловатый, разогретый голос министра произнес:
— Яша, дорогой, здравствуй!
— С Новым годом, товарищ министр, с новым счастьем! И разумеется, с днем рождения!
— Спасибо, дорогой. Я тебя сегодня увижу?
— Если ты не передумал, то как уговаривались. Утречком приеду, попаримся.
— Все натоплено! Веники размочены, пиво охлаждено!
— Это правда, что войска пошли? Ведь был другой срок!
— Переиграли… Были новые вводные, с самого верха. Приезжай, расскажу…
— Ты обещал, что инфраструктуру не повредят. Заводы и нефтехранилища сохранят. Ты уж дай приказ своим соколам, чтобы подальше бомбили.
— Не волнуйся, они у меня ювелиры. За сто километров — в левый глаз!.. Приезжай, потолкуем. Я свое слово сдержу, сдержи ты свое!
Кнопки телефона погасли. Малый прибор пропустил сквозь свои лабиринты пучок информации и замкнулся. Так улитка прячется в ракушку, оставляя снаружи чуткий рожок антенны.
Бернер вернулся к столу, бодрый, уверенный, одаряя гостей радушием.
— Сорока на хвосте добрую весть принесла? — Вездесущий Сегал заметил его темпераментный разговор по телефону. — Неужто рост акций на лондонской бирже? Или падение цен на недвижимость на Канарах?
Вопрос был шутовской, и Бернер не рассердился на старого шута:
— Отличные вести! Мы с вами хорошо живем? Так вот, будем жить еще лучше!
Он обернулся к оркестру, таинственно сиявшему сквозь еловые ветки своими саксофонами и электрогитарами. Оркестр углядел его жест — щелчок белых пальцев — и грянул какую-то бесшабашную бравурную музыку, словно высыпал из мешка кучу золотых монет. И по этим монетам заскакала, заплясала какая-то хмельная пара. Толстенький молодой мужчина зацепил большими пальцами жилетку, смешно ее оттянул, замелькал в воздухе ловкими пухлыми ножками.
