— Жаль, конечно, выбрасывать шкурку. Ведь в ней — вся польза. Но иногда шкурка горчит, а потом она забивает вкус корицы, а корица, — и Дюпри бросила взгляд куда-то поверх головы Элизабет, — это самый смак, без нее яблочный пирог совсем не то!
Элизабет улыбнулась.
Дюпри уложила последние яблочные лепестки в горку на середине пирога и отложила в сторону нож. Покосившись на настенные часы, она промокнула потный лоб тыльной стороной ладони и, пройдя к духовкам, включила свет, чтобы через стекло взглянуть на пирог. Затем осторожным движением, словно боясь разбудить спящего, открыла дверцу.
— Золотисто-коричневый. Больше румяниться не надо, не то корочка отвалится, — тихонько пробормотала она.
Вооружившись двумя хваталками, она плавным движением вытащила пирог из печи.
Густой сладковатый аромат теста, над которым колдовали поколения матушек Дюпри, наполнил комнату, неся с собой запах ванили, корицы и печеных яблок. Дюпри поставила пирог на кухонный стол и улыбнулась ему, новорожденному младенцу. Пирог был воплощением совершенства и изысканности. Верх покрывала безукоризненно четкая решетка из теста. В квадратные просветы струили аромат яблоки.
— Хотите кусочек пирога, миссис Мейерс? Ему остыть немного требуется, но это быстро.
Элизабет подняла взгляд от чашки. Сколько она ни упрашивала Дюпри называть ее Элизабет, та наотрез отказывалась. Муж Элизабет поставил прислуге условие — обращаясь к хозяевам, имен не употреблять, и весь штат это условие соблюдал.
— Нет, спасибо, Кармен. Хотя пахнет он бесподобно.
— Вам надо набираться сил, миссис Мейерс. — Дюпри склонилась над пирогом. — Ведь год вам и мистеру Мейерсу предстоит нелегкий. Очень нелегкий.
— Верно подмечено, Кармен.
Элизабет выронила чашку, и та разбилась на кафельном полу, расплескав содержимое.
Роберт Мейерс стоял на пороге, стягивая на себе полы шелкового халата. Дюпри неспешно прошла в кладовку, принесла оттуда метлу, совок и щетку и подмела фарфоровые осколки.
— Не порежьтесь теперь, миссис Мейерс. Подожмите-ка лучше ноги.
— Я все время говорю миссис Мейерс, что ей следует лучше питаться, но она, похоже, не хочет меня слушать. — Мейерс прошаркал по белым кафельным плиткам пола своими шлепанцами, осторожно обходя лужу. — Обычно одного моего слова бывает достаточно, чтобы наэлектризовать толпу, но вот заставить собственную жену есть как следует я, оказывается, не в состоянии. Ну что вы на это скажете, Дюпри?
Белым полотенцем Дюпри вытерла капли чая, брызнувшего на кресло.
— Я в этом не разбираюсь, мистер Мейерс. Сама я никогда недостатком аппетита не страдала, да и мужчины мои — тоже.
— Надо думать, с вашим-то кулинарным мастерством. — Мейерс прошел к креслу, в котором сидела его жена, и погладил ее по голове. — Я проснулся и увидел, что тебя нет. Я заволновался. Что, опять не спится?
Элизабет кивнула.
— Возможно, это из-за чая. Кофеин бодрит и не дает тебе уснуть. Тебе перед сном лучше пить теплое молоко. Правда, Кармен?
— В ромашковом чае нет ни капли кофеина, мистер Мейерс, а в бессоннице я тоже не разбираюсь. — Дюпри выжала в раковину полотенце и сполоснула его под горячим краном. — Сплю всегда как сурок, хоть каждый вечер и пью свою чашку чая, а то и несколько. Чай успокаивает тело.
Мейерс все гладил жену по голове.
— Если не душу, — тихонько добавила Дюпри.
— Что вы сказали? — спросил, повернувшись в ее сторону, Мейерс.
— Ничего особенного, мистер Мейерс. Так, бормочу себе под нос невесть что, сама с собой разговариваю, привычка у меня такая.
Мейерс перешел к кухонному столу и, отломив от пирога кусочек корочки, надкусил.
— Так что же вы, дамы, обсуждаете в столь поздний час?
Дюпри еще раз выполоскала полотенце, выжала его и пошла довершить уборку — протереть кухонный стол и пол в кухне.
— Да так, это все бабий треп, мистер Мейерс, мужчинам это неинтересно.
Оторвавшись от пирога, Мейерс облокотился на мраморный стол, держа руки в карманах халата.
— Наоборот, очень интересно, Кармен. Мне в этом чудится что-то таинственное и волнующее.
Дюпри мотнула головой. Стоя к нему спиной, она вытирала стол.
— Ничего таинственного и волнующего тут нет. Болтали о том о сем.
