Нехорошие люди сидели каждый в своей яме и громко вопили. Наверху нервничал крупный толстый медведь. Веревочка на редкость крепко связала ему все лапы, и он не знал, как обычно освобождаются от таких вещей. Появление Штирлица обрадовало его. Медведь заворочался и попытался завилять хвостом. Штирлиц таких выражений преданности не заметил и, достав кастет, ласково улыбнулся. От сильного удара у медведя потемнело в глазах и также в ушах. Посыпался песок в одну из ям, и Штирлиц начал материться - он зацепился за одну из веревочек, расставленных Борманом. Сидевший в яме майор протер глаза и громко чихнул.
- Ага, - сказал Штирлиц, сняв сапог и поправляя портянку. Глубокая интуиция и невероятная находчивость позволили опытному разведчику догадаться, что в яме кто-то сидит. Через полчаса Штирлиц догадался, что это не Борман. Еще через полчаса он понял, что это не Кальтенбрунер - тот спрыгнул с самолета по пути в Москву и приземлился как раз в Нюрнберге. Через час Штирлиц посмотрел в яму. Майор увидел его и поправил сползший набок китель.
- Сидишь? - с участием спросил Штирлиц.
- Ну да вот, сижу, - подтвердил майор.
- За что? - спросил Штирлиц.
- Вообще то ни за что... - начал майор рассказывать трагическую историю своей встречи с партайгеноссе Борманом, но Штирлиц прервал его при помощи своего кастета.
- Кого же поймал этот Борман? - вслух сказал Штирлиц, деловито шаря по карманам вытащенного из ямы майора. Помимо запасных шнурков и носка с махоркой майор принес с собой также и ордер на арест Штирлица. Русский разведчик заметил ордер только после того, как порвал шнурки и выкурил махорку.
- Каждая свинья с собой бумажки таскает, прямо как взрослая, - злобно сказал Штирлиц, выражая тем самым всю свою ненависть к бюрократии. Развернув ордер на свой арест, Штирлиц внимательно, как мог, перечитал его и, сказав "Нахал", врезал только что очнувшемуся майору еще раз. Майор упал навзничь и страдальчески заохал.
- Нет, ну кому бы в морду дать? - думал вслух Штирлиц, изготавливая из ордера самокрутку. Для таких целей томно охающий майор уже не годился. Борман бегал где-то поблизости, но в зоне недосягаемости. Штирлиц ласково потрепал майора по щеке и пошел исследовать следующую яму.
- Ну Штирлиц, - умоляюще пропищал майор, держась за свернутую челюсть. поедем же в Москву... Тебя там вождь ждет...
- Товарищ Сталин? - благоговейно переспросил Штирлиц.
- Да он же, черт бы его... то есть тебя... то есть меня... Ну, в общем ты понял, кого...
- Щас в глаз, - злобно сказал Штирлиц, поигрывая кастетом. Ехать в пыльную Москву не хотелось. Штирлиц не мог обменять парное молоко, комаров и Бормана на какую-то Москву, но к товарищу Сталину он питал симпатические чувства любимый вождь всех времен, народов и поколений мог бы гордиться этим, но он про это не знал. Штирлиц вздохнул, поправил сапоги и сказал:
- Ну ладно, черт с тобой... Только без Бормана я не поеду.
- Да возьми ты с собой хоть трех Борманов... милостливо разрешил майор.
- Трех не надо... Зачем нам три Бормана? - быстро отказался Штирлиц. Ему живо представились сразу три веревочки, натянутые в каком-то темном коридоре и сразу три кирпича, падающие с ясного голубого неба с разных сторон. Штирлиц мотнул головой, чтобы отогнать неприятные видения, и стал звать Бормана.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Партайгеноссе Борман сидел на крыше поезда, который вез его в Москву, держа в руках по крупному камню, и ждал, когда внизу кто-нибудь появится. Никто не появлялся. Партайгеноссе вытер лоб, поправил сползшую набок пионерскую пилотку и вытер запотевший булыжник носовым платком. Внизу появился заспанный охранник. Борман приготовился к броску и оскалил кривые желтые зубы. Охранник так и не понял, почему вдруг стало так хорошо и откуда взялась эта ухмыляющаяся круглая рожа, повесившая ему на нос пару веревочек и старый продранный ботинок. Борман долго радовался, а затем залез на крышу и достал из кармана еще парочку камней. Поезд неожиданно тронулся, и Борман, стукнувшись лбом об торчащую из крыши вагона печную трубу, выронил камни и прикусил язык. Борман совсем по-русски упомянул чью-то мать ( почти как Штирлиц ), и подумал: "Не успеешь совершить доброе дело, как тебе тут же по морде трубой...".
