…Жаров прочел следующую эпиграмму:
Наш съезд был радостен и светел,
И день был этот страшно мил —
Старик Бухарин нас заметил
И, в гроб сводя, благословил.
…Л. Леонов. Ничего нового не дал съезд, кроме доклада Бухарина, который всколыхнул болото и вызвал со стороны Фадеевых-Безыменских такое ожесточенное сопротивление.
… Нарбут. Рассказывал, что Д. Бедный, уже после бухаринского доклада, говорил Безыменскому и Жарову: «Не бойтесь, со мной не пропадете».
И еще одно пояснение – запись в дневнике Е. С. Булгаковой от 7 сентября 1934 года:
Съезд писателей закончился несколько дней назад – банкетом в Колонном зале. Рассказывают, что было очень пьяно. Что какой-то нарезавшийся поэт ударил Таирова, обругав его предварительно «эстетом»…
Сталин – работникам советской кинематографии
11 января 1935 г.
Привет и наилучшие пожелания работникам советской кинематографии в день ее славного пятнадцатилетия.
Кино в руках Советской власти представляет огромную, неоценимую силу.
Обладая исключительными возможностями духовного воздействия на массы, кино помогает рабочему классу и его партии воспитывать трудящихся в духе социализма, организовывать массы на борьбу за социализм, подымать их культуру и политическую боеспособность.
Советская власть ждет от вас новых успехов – новых фильмов, прославляющих подобно «Чапаеву» величие исторических дел борьбы за власть рабочих и крестьян Советского Союза, мобилизующих на выполнение новых задач и напоминающих как о достижениях, так и о трудностях социалистической стройки.
Советская власть ждет от вас смелого проникновения ваших мастеров в новые области «самого важного» (Ленин) и самого массового из искусств – кино.
И. СТАЛИН
19 февраля 1935 г.
Дорогой товарищ Сталин.
Прошел еще один год бесплодного ожидания возможности увидеться с Вами.
Я не мог бы быть так настойчив, если бы речь шла о личном деле. Хорошо зная цену каждой минуте Вашего времени, я все же еще раз убедительно прошу Вас подарить мне несколько минут.
С коммунистическим приветом
ЛАХУТИ
Необходимое пояснение.Абольгасем Ахмедзаде Лахути (1887–1957) – иранский поэт, эмигрировавший в СССР. Вступил в ВКП(б).
15 апреля 1935 г.
ДЕМЬЯН БЕДНЫЙ
МОСКВА
Рождественский бульвар, д. 15, кв. 2
Апреля 15 дня 1935 г.
Дорогой Иосиф Виссарионович!
Обращаюсь я к Вам, как правило, только тогда, когда мне уже податься некуда, когда – крайность. Еще три дня назад, услыхав мои сетования, Ворошилов посоветовал мне: «Пиши Сталину». Я три дня колебался, так как не хотел ставить всего на карту, а мое все базируется на созданной для внутреннего подкрепления утешительной мысли, что какая-то часть Вашего расположения ко мне сохранена и что если я обретаюсь порой в очень нерадостном состоянии, то потому что «Сталин же этого не знает». (Словесная формулировка, собственно, моей жены.) А если бы знал…
Речь идет о моем сильно накренившемся здоровье и о возможности так работать, как бы мне хотелось и как бы я мог.
Тяжело отразилось на моем здоровье следующее обстоятельство: с осени 1931 года по сей день я не имею ни зимнего, ни летнего здорового отдыха, томясь безвыездно в городе. У меня нет загородного приюта и нет никакой возможности его создать. Лето 32 года и лето 33 года свелось к тому, что я на своем фордике, когда уже было дышать нечем, уезжал за город, «в кусты», как диктовалось шоферу. Отдышавшись часа три «в кустах», я возвращался обратно.
В прошлом 34 году я после долгих мытарств снял в деревне Баковке пол-избы у лесного сторожа. Но тут оказала себя с неожиданной стороны моя популярность: дворик маленький, голый, заборчик тоже реденький, а вокруг заборчика вечная толчея любопытных, вечное заглядывание и осматривание меня, – осматривание это кончилось тем, что меня приняли за самозванца, что я какой-то проходимец, назвавшийся Д. Бедным, который не мог же вот тут рядом с Буденным ютиться в крестьянской полуизбе. Во избежание дальнейших кривотолков мне пришлось смотаться.
Поехал я тогда к Енукидзе, он хозяин дома, где я живу, авось и с дачей что-либо для меня выдумает. Енукидзе начал с того, что стал в подробностях показывать мне свою – действительно, до невозможности великолепную – дачу. Под конец взмыло у меня горькое чувство, и я сказал доброму хозяину: «Хорошо живешь, Енукидзе. Что я в сравнении с тобою? Я живу в деревне на сеновале».
