А вскоре из газет Рафик узнал, что 25 февраля 1921 года в Грузии установилась Советская власть. И уже в апреле он оказался в Тифлисе, пробыв в эмиграции около пяти месяцев.
Как радостно встретила его семья!
Друзья Рафаэля, возглавлявшие комсомольские организации Кавказа, немедленно нагрузили его работой. Поначалу он заведовал агитпропом Тифлисского горкома и принял участие в важнейшем совещании представителей комсомольских организаций Абхазии, Азербайджана, Дагестана, Горской республики, Грузии и др.
Руководил совещанием Серго Орджоникидзе. Нужно было незамедлительно решить вопрос об объединении всех комсомольских организаций Закавказья, их слиянии с РКСМ.
«Пропасть, вырытую за три года стараниями меньшевиков, мусаватистов и прочей дряни, одним прыжком не перепрыгнешь, — говорил Хитаров. — Задача состоит в том, чтобы сплотить рабоче-крестьянские массы и доказать им, что Советская власть пришла сюда не на штыках красноармейцев, а благодаря упорной и долгой борьбе трудящихся Закавказья, что нужно бороться с национализмом, что объединение комсомольских организаций нельзя мыслить себе иначе, как объединение всей молодежи Кавказа с РКСМ».
Избранный в первый состав Кавказского краевого комитета комсомола, Рафаэль выехал в Москву делегатом IV съезда РКСМ.
И уж никак не предполагал он, что вернется из Москвы не в Тифлис, а в тот же Рурский бассейн, только не в Бохум, а в индустриальный центр области — Эссен.
А произошло все это совсем просто, даже буднично.
В один из перерывов между заседаниями съезда к нему подошел Лазарь Шацкин, выступавший с докладом о проблемах международного юношеского движения, и, улыбаясь, сказал: «Ну здравствуй, бохумский шахтер. Давай пройдемся». И, взяв под локоть, неожиданно спросил по-немецки: «Остались ли на шахте, где ты работал, верные нашему делу ребята?» — «Ну конечно, мне даже удалось…»
Но тут Шацкин перебил его: «Говори, пожалуйста, по-немецки, если, конечно, можешь». Рафаэль пожал плечами. «Ну если тебе так хочется… Для меня это полезная практика. Так вот, мне даже удалось организовать на шахте небольшую комсомольскую ячейку…» — «Ого! Да ты, брат, дока! Говоришь как немец». — «Плохо я говорю, Шацкин. Пять месяцев практики маловато». Лазарь бросил на него загадочный взгляд: «Думаешь, маловато… Учтем. Так вот, после съезда встретимся. Серьезный будет у нас разговор».
Разговор состоялся сразу же по окончании съезда в Цекамоле, на Воздвиженке. В темноватой, невзрачной комнате Рафаэля поджидал Шацкин и еще один смуглый юноша с красивым, одухотворенным лицом, ласковыми карими глазами и по-девичьи нежным и чуть капризным ртом.
— Прежде всего познакомьтесь, — предложил Шацкин, — крымчак Тарханов. Кавказец Хитаров. Оба знаменитейшие подпольщики. Гроза врангелевской контрразведки, неуловимый бойскаут с маузером вместо посоха, — жест в сторону Тарханова. — А этот молодой товарищ ушел от Кедия — так, кажется, звали эту меньшевистскую сволочь? — и скрылся не где-нибудь, а в глубине бохумских руд. А теперь попрактикуемся в немецком языке. — И без всякой предварительной подготовки бухнул: — Мы тут потолковали, Рафаэль, и решили послать тебя в Германию. Есть возражения?
— Когда лаваш бросают в раскаленную печь, его не спрашивают, как он к этому относится. Печется, и все тут. А что я должен делать в Германии?
— Вопрос по существу. Окажешь помощь комсомольцам Рурской области.
— Не очень-то я сведущ в вопросах международного юношеского движения…
Тут его перебил Тарханов.
— А я и того меньше в педагогике. А вот придется заняться организацией детских коммунистических групп. Хочешь, поменяемся?
— Во всяком случае, ты лучше меня говоришь по-немецки!
— Отложим окончание вашего учебного спора, — вмешался Шацкин, — на день возвращения Хитарова из Германии. Согласны? Ну вот. А что сейчас происходит в Германии, тебе, Рафаэль, известно не хуже, чем нам. Страна задавлена репарациями. Сто тридцать два миллиарда марок! И все на шею трудящихся. Волнуется, бурлит пролетариат. Ты, по-моему, еще работал на своей шахте, когда Макс Гельц создавал партизанские отряды в Саксонии и вел вооруженную борьбу с полицией и рейхсверовцами. И знаешь, конечно, оценку мартовских событий, сделанную Паулем Леви.
