Вожаки комсомола - страница 19

Два месяца спустя участники пленума ЦК комсомола Грузии энергично атакуют Серго Орджоникидзе: «Дзнеладзе должен вернуться! Настаиваем, чтобы он был ответственным секретарем нашего ЦК!» В конце концов Серго сдается: «Быть по-вашему!»

Много это или мало — вся жизнь Бориса обидно коротка — еще почти год Дзнеладзе будет заниматься исключительно комсомолом. До письма Ленина:

«…Во что бы то ни стало и немедленно развить и усилить Грузинскую Красную Армию. Пусть 1 бригада для начала, пусть даже меньше. 2–3 тысячи красных курсантов, из них полторы тысячи коммунистов… Тут шутить нельзя. Это политически абсолютно необходимо, и Вы лично и весь Грузинский ЦК ответите перед всей партией за это»[13].

Это и для товарища Серго, и для всех членов ЦК Грузинской компартии.

«Партией мобилизованный», Борис уходит комиссаром Грузинской военно-сводной школы. Тогда точно и уважительно о них говорили — «кузнецы красных командиров». Двадцать пять генералов, более двухсот полковников, сорок Героев Советского Союза из курсантов того первого набора.

И в каждом немало от комиссара Дзнеладзе.

Начало октября двадцать третьего года застает Бориса в горах Абастумана — в туберкулезном санатории.

Из Тифлиса депеша с пометкой: «Особо важно. Срочно!» Приглашение на республиканский съезд комсомола. Врачи категорически против. Годы пребывания в меньшевистских тюрьмах, подполье оставили слишком заметный след. Болезнь лечению поддается плохо. Уверенности никакой.

— Не надо уговаривать! Я обязан поехать. Хотя бы для того, чтобы попрощаться… Другого случая уже не будет.

Не будет и этого. Живым до Тифлиса Борис добраться не сумеет. В пятницу, 5 октября, из горла хлынет кровь, 10-го в театре имени Руставели траурное заседание, 11-го — похороны.

Прожито двадцать три года. Потом будет памятник в центре Тбилиси — в саду Коммунаров, баллада, сложенная армянским поэтом Егише Чаренцем. И память поколений.

РАФАЭЛЬ ХИТАРОВ

Мовсес Геворкович втайне очень гордился своим вторым сыном Рафиком. Надеждой-то семьи, конечно, был старший — Георгий, юноша веселого нрава, умевший постоять за себя и уже знавший толк в деньгах, которые Мовсес Геворкович приумножал весьма успешно.

В кругу семьи он любил напоминать, что вот, мол, и прадед, и дед, и отец его были ремесленниками и тяжелым трудом едва-едва сводили концы с концами. «Ну сами посудите, какие капиталы мог накопить лудильщик медной посуды, да еще армянин — чужой человек в Кахетии. Ходил дед ваш Геворк по деревням Кахетии и Хевсуретии, таскал за плечами тяжелый мешок с инструментами и кричал: «Паять, лудить! Паять, лудить! У кого посуда дырявая — новая будет!»

По крутым тропам, под палящим солнцем, под секущим дождем, навстречу ледяному ветру с горных вершин, не зная усталости, бродил лудильщик Геворк, и глотка его пересыхала, а голос становился хриплым от призывного вопля: «Паять, лудить! Паять, лудить!» А деньги в семью приносил маленькие.

А мы со старшим братом Бегляром нанялись в пастухи и прибавляли заработанные копейки к тому, что приносил отец».

Но брат Мовсеса занялся торговлей, завел свою собственную лавку, сказав: «Образование полезно состоятельному человеку. Бедняку оно нужно, как седло козе. Ты, Мовсес, должен помогать мне». «Вот я и помогал ему, и теперь Мовсес Хитаров — богатый, уважаемый человек, и никто не посмеет назвать его малограмотным армянином. А уж что касается вас, дети мои, то вы получите самое лучшее образование, о котором ни я, ни дядя Бегляр не смели даже мечтать».

У Георгия возбужденно засверкали глаза. «Ты прав, отец! — восклицал он. — Деньги совсем неплохая штука».

А Рафик молчал. Бледный, хрупкий мальчик в серой гимназической форме. Тихий, услужливый, отзывчивый — полная противоположность Георгию. Разговоры о богатстве его совершенно не интересовали. Он куда больше гордился тем, что в роду его еще со времен Давида Строителя были мастера, имеющие дело с гулко звенящей медью.

Контора по закупке и поставке шерсти, принадлежавшая его отцу, всегда оставалась для мальчика чем-то непонятным и скучным. А деньги? Что ж, иногда они могли пригодиться и ему. Вот, например, мама дала Раффи деньги и велела пойти к портному, заплатить за костюм. Но по дороге ему встретился старый, оборванный человек и попросил подаяния, сказав, что дети его голодают. Рафаэль залился краской, вытащил все деньги, которые получил от мамы, и отдал их нищему. «Возьмите, пожалуйста, батоно», — сказал он и стремительно убежал от благодарностей и причитаний старого оборванца.