Штурман увидел хорошо укатанную взлетно-посадочную полосу и дал команду: "Вправо 5!" Я довернул самолет, и две фугасные бомбы тут же устремились к земле. Затем были атакованы стоянки самолетов.
После сброса бомб я перешел на бреющий полет и, быстро маневрируя между зенитными орудиями, вышел из зоны обстрела, не получив при этом ни одной пробоины.
Фашисты могли, конечно, расстрелять наш самолет в упор еще на подходе к аэродрому, когда он был в лучах прожекторов. Но немного замешкались, промедлили и поплатились за это.
На земле горели и взрывались самолеты. Устроенный нами фейерверк явился прекрасным световым ориентиром - точкой прицеливания - для всех остальных экипажей дивизии, которые сбрасывали бомбы с большой высоты из-за облаков, не подвергаясь опасности прицельного обстрела зенитной артиллерией.
По фотоснимкам воздушной разведки, проведенной на следующий день самолетом-разведчиком Пе-2, было подсчитано, что на аэродроме Тунгозеро в результате налета нашей авиации оказались уничтоженными около ста самолетов противника. Одна бомба крупного калибра попала во взлетно-посадочную полосу.
После этого на редкость успешного боевого вылета наш экипаж еще два раза поднимался в воздух и в составе полка принимал участие в нанесении бомбовых ударов по аэродромам Алакуртти и Кеми-Ярви. На этом боевая работа оперативной группы авиакорпуса в Заполярье закончилась. Полки дальних бомбардировщиков стали готовиться к перелету на базовые аэродромы.
Для семи фронтов и партизан Белоруссии
11 апреля 1944 года оперативная группа 48-й авиадивизии перелетела с Севера на базовый аэродром Мигалово (г. Калинин), откуда 109-й авиаполк в составе дивизии начал боевые действия в интересах Ленинградского, трех Прибалтийских, трех Белорусских фронтов, а также партизан Белоруссии. Бомбовые удары наносились по следующим основным объектам:
железнодорожным узлам Резекне, Двинск, Полоцк, Минск, Выборг и Тильзит;
аэродромам Балбасово и Идрица;
сланцеперегонным заводам и рудникам в районе Кохтла-Ярве;
скоплениям войск и техники противника в районах Глыбочки и Мосар-Киселево;
войскам противника, блокировавшим партизанские части в районах Полоцка, Лепеля, Березина и восточнее озера Палик.
Наш экипаж хоть и был молодым по возрасту, но уже достаточно опытным. Поэтому к концу нашего пребывания на Севере меня назначили командиром звена, а Володю Кулакова - штурманом. С возвращением на базовый аэродром в наше распоряжение поступили два молодых экипажа, которые мы обязаны были в кратчайший срок ввести в строй действующих.
Ввод в строй заключался в следующем. Вначале мы брали в свой экипаж радиста (вместо воздушного стрелка). Радист обучался наблюдению за воздушной обстановкой, постигал науку ведения дальней связи в боевой обстановке. Затем, после двух-трех полетов, экипажи менялись штурманами: опытный штурман звена летел в молодом экипаже, а со мной летел штурман-новичок. После этого молодые экипажи допускались к самостоятельным полетам.
Во время первых боевых вылетов с базового аэродрома мы выполнили поставленную перед нами задачу - ввели новые экипажи в строй действующих. Остальные молодые экипажи также вскоре были допущены к боевой работе. А это означало, что ударная мощь нашего полка значительно возросла.
Но были другие резервы.
На наш самолет поставили новые моторы. Выполнив, как и положено в таком случае, пять боевых вылетов с обычной бомбовой нагрузкой - 1500 килограммов, я пришел к выводу, что могу взять больше: моторы развивали отличную тягу. Хотелось, чтобы бомбовые удары по врагу стали еще мощнее.
Посоветовавшись с инженерами и получив разрешение от командира эскадрильи, я дал указание оружейникам подвесить на внешнюю подвеску не две, как всегда, а три ФАБ-250. Внутри в бомболюках у нас был обычный груз - десять стокилограммовых фугасных или зажигательных (в зависимости от цели) авиабомб.
Два боевых вылета с повышенной бомбовой нагрузкой были выполнены успешно. Тогда я решил пойти дальше и довести ее до 2000 килограммов.
Почин подхватили многие экипажи. Бомбовая нагрузка в 2000 килограммов стала в дивизии нормой для самолетов с новыми моторами.
