— Дальше последует неизбежное. Немцы одержимы реваншизмом, они будут готовы драться до последнего, лишь бы отплатить нам за унижения двадцатых. Но Советскому Союзу дальнейшая война не нужна, ему требуются мир и время, чтобы окончательно нивелировать потери двадцатых-тридцатых годов, а затем двинуться дальше. Достаточно быстро ущерб от изоляции превысит допустимый уровень, затем между бывшими союзниками неизбежно начнутся трения. Шетцинг не сможет отступить, а Сталин не станет участвовать в личной войне гуннов после решения континентальных проблем.
— И вы полагаете, мы сможем использовать их разногласия?
Черчилль вздохнул. Короткий, но предельно интенсивный диспут отчасти утомил его, но именно теперь следовало оставаться предельно собранным. В любой речи главное — финал, яркое и сильное завершение.
— Я не могу сказать, как и в какой форме бывшие друзья станут на путь вражды. Но это неизбежно. Если только Шетцинг не найдет способ укротить реваншизм немцев, а Сталин не захочет завоевать мир. Но и то, и другое невозможно. И тогда придет наше время, время творческой импровизации, раскола союзов, нашептывания на ухо, подкупа и обещаний. Всего того, в чем нам нет равных. Владение океаном и интрига — вот старое доброе оружие Британии, и оно не подведет.
В отличие от многих других авиационных частей немецкой Второй воздушной армии, 'Грифоны' базировались только на постоянных бетонных аэродромах. Новомодное американское изобретение — металлические сетки, превращавшие любое ровное поле в аэродром за считанные часы — прижилось и часто использовалось, но размещать на импровизированных площадках четырехмоторные бомбардировщики немецкие авиаторы опасались. И, в общем, правильно делали.
Молодой командир бомбардировщика Карл Харнье размашистой походкой направлялся к машине под номером '9', радовался жизни и думал, как хорошо, что его с товарищами готовили еще по довоенным нормам, не экономя на топливе и теоретической подготовке.
Что главное в войне для бомбардировщика, особенно тяжелого бомбардировщика? Казалось бы, лети в строю, без всяких изысков и фигур пилотажа, сбросил бомбы по команде старшего группы, затем назад. Никаких виражей, стремительных атак от солнца, штурмовки на бреющем полете у самой земли.
Однако, все не так просто…
Строй держать — это нужно уметь. Чем более компактно построение, тем плотнее совместный огонь бортового оружия всей группы, и тем выше шансы вернуться домой. Поэтому лететь приходится буквально крыло к крылу, при любых групповых маневрах. А ведь есть еще бомбардирское искусство, когда штурман, глядя в хитрое устройство, рассчитывает параметры сброса бомб. И только попробуй отвернуть или отклонится от его указаний.
Но это все лирика, а практика укладывалась в простую математику. На один вылет у тяжелых четырехмоторных приходилось до трех процентов потерь. Казалось бы, три машины из сотни — это немного. Однако десять вылетов — тридцать процентов, потеря трети первоначального состава. А Карл Харнье недавно отметил шестидесятый боевой вылет и был тому весьма рад.
Ревя моторами, 'Грифоны' один за другим покидали взлетные полосы. Круг над аэродромом, еще один. Сбор эскадрильи. И вот уже вся авиагруппа, гудя моторами, подобно огромным тяжеловесным жукам, устремляется на север, к серебристой ниточке Ла-Манша, отделяющего такой далекий и одновременно такой близкий Остров от континента.
Полная авиагруппа, все тридцать девять машин шли плотным строем, красиво и ровно. 'Тридцать девять' само по себе число не внушающее, но только если не смотреть из кабины самолета, летящего на высоте семи тысяч метров, со скоростью более трехсот километров в час. Приятно было чувствовать себя частью единого отлаженного механизма, включающего десятки машин и сотни людей. Тридцать девять — и это лишь одна из трех групп, идущих на цель. Соседей из других авиагрупп Карл видел смутно, но знал, что они идут по флангам его собственной.
Вдалеке мелькнула группа истребителей.
— Смотри, Карл, 'малыши'! — указал рукой в теплой перчатке штурман-бомбардир, моторы были новые, хорошо отлаженные, чтобы перекрыть их ровный гул, даже не нужно было особо повышать голос. — Только почему так далеко?
