Наполеон описывается не как мыслящее существо, а как актер, играющий определенную роль. Все время показывается, что происходит в действительности и как, не соответствуя этой действительности, не совпадая с ней, действует человек, который думает, который считает, что он управляет боем. Действия его описаны коротко, выбраны поступки мелочные — такие, как утренний туалет, насморк, повторение ненужных (как будто бы) приказаний.
Наполеон показан так, как можно показать танцующего на экране телевизора или говорящего, выключив звук.
Смысловая деталь и пропуск помогают переосмыслить общее.
«Короче, короче», «больше пропускать», — говорил Толстой, создавая одно из самых объемных по смыслу произведений в мире.
Андрей Болконский, Багратион, Тимохин и Тушин
Андрей Болконский кажется сперва любимым героем Толстого. Ему он передал свои заветные мысли. Перед ним преклоняется Пьер. Его уважает Кутузов. Его любят солдаты. Ему завидует Николай Ростов. Он адъютант и стремится не столько к строевой службе, как к военному руководству. Но этот человек не включен в работу. То пристальное внимание, с которым относится Толстой к Андрею Болконскому, не до конца оправдано.
Поэт Фет, подобострастно относившийся к аристократии, отдавший всю жизнь на доказательство своего очень сомнительного дворянского происхождения, считал образ князя Андрея неудачей; он думал, что вокруг этого героя нельзя организовать событий. Приведу отрывок из письма Фета: «Не думаю, чтобы князь Андрей был приятным сожителем, собеседником и т. д., но всего менее он герой, способный представлять нить, на которую поддевают внимание читателя… Пока князь Андрей был дома, где его порядочность была подвигом, рядом с пылким старцем-отцом и дурой женой, он был интересен, а когда он вышел туда, где надо что-либо делать, то Васька Денисов далеко заткнул его за пояс. Мне кажется, что я нашел ахиллову пяту романа, а впрочем, кто его знает»[4].
«Война и мир» начинается, как пьеса. Она начинается репликой фрейлины Анны Павловны Шерер. Реплика вводит нас сразу в эпоху, когда перекраивалась по многу раз карта Европы.
Ремарка о том, кто говорит, где говорит, кому говорит и когда происходит вся сцена, — дается только после восьми строк разговора. В этих строках только два слова русских.
Толстой щедро ввел, начиная с этой главы, в свою книгу французский язык. Ему показалось правильным, чтобы аристократы того времени говорили так, как они говорили, то есть по-французски. Он хотел показать, что такие люди, как Андрей Болконский, как Наташа Ростова, как отец ее, старый граф Ростов, — все они, плохо или хорошо зная по-французски, оставались русскими людьми — хорошими или плохими.
Французский язык тогда реально входил в образование дворянина, и Толстой, знавший несколько языков, сны видел на французском языке.
Французский язык в эпоху напечатания романа вызвал много споров. В первых вариантах у Толстого было раздраженное настаивание на применении французского языка и на аристократичности происхождения героев.
Между тем это раздраженное настаивание в предисловии на исключительном значении дворянства не осуществилось в романе.
Военные действия решаются профессиональными военными, правда Кутузов по происхождению аристократ, но князь Багратион, принадлежащий другому народу, для старой Москвы не аристократ, не знатный человек. Тушин и Тимохин скорее разночинцы, чем дворяне; они интеллигенты, как Тушин, или люди, выслужившиеся из солдат, как Тимохин. Тот офицер, который в бою под огнем вел в атаку солдат мимо Багратиона, даже не назван по имени; эти люди не аристократы, но они действуют и побеждают.
Андрей Болконский, как бы случайно, без воли автора, став полковым командиром на Бородинском поле, имеет при себе Тимохина, и Тимохин дает нам ощущение полного понимания того, что происходит.
Болконский мечтал о блистательном подвиге, о мгновенном решении стратегического задания. Он желал не только подвига, а «Тулона». Тулон — это военное действие, которое выдвинуло Наполеона из рядов армии.
Ко времени Бородинского боя Андрей Болконский понимает и другое: что «успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа…, а… от того чувства, которое есть во мне, в нем, — он указал на Тимохина, — в каждом солдате».
