Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья - страница 144
Все невозможные приказания не связываются с событием[1957] и не бывают исполнены. Только те одни, которые возможны, связываются в последовательные ряды приказаний, соответствующие рядам событий, и бывают исполнены. И точно так же, как неразрывной цепью, вытекая одно из другого и не имея начала, связаны между собой все события, так точно и связаны соответствующие ряды приказаний.
Итак, восстановляя необходимое условие времени, мы видим, что между событиями и приказаниями находится строгая зависимость.
Для того, чтобы понять, в чем состоит эта зависимость, необходимо восстановить другое упущенное условие всякого приказания,[1958] исходящего не от божества, но от человека, состоящее в том, что сам приказывающий человек участвует в событии. Это-то отношение приказывающего к тем, кому он приказывает, и есть именно то, что называется властью.
При каждом совокупном действии людей они складываются в известные группы таким образом, что[1959] наибольшее число людей[1960] принимают наибольшее прямое участие в самом действии и, всё уменьшаясь и уменьшаясь, число людей, принимающих прямое участие в действии, доходит до очень малого числа лиц или большей частью до одного[1961] лица.
Такое соединение есть вечная и неизбежная форма, в которой совершаются все совокупные действия людей.
Явление это повторялось и повторяется всегда, везде. Люди, для совершения совокупных действий:[1962] общих работ, суда, управления гражданского или церковного, войны — всегда складываются в группы, которые не только могут быть уподоблены, но совершенно верно выражены фигурами полушара, пирамиды или конуса, в которых наибольшее участие в самом действии распределяется в широком основании и наименьшее прямое участие на вершине.
Другое, не только подобие, но и намек на необходимость этой формы, мы находим в распределении частиц воды, принимающей всегда форму капли, и частиц песку, принимающих форму конуса, когда они сыплются сверху, и в форме полушара или конуса, который принимают муравьи или пчелы в своих совокупных действиях, или форму пирамиды, принимаемую идущей саранчею.
* № 362 (корректура. Эпилог, ч. 2, гл. IX, X).[1963]
[1964] признает, что существо, нанесшее ему оскорбление, невиновно,[1965] потому что тотчас же[1966] видит причину, произведшую действие.
Это то основание, вследствие которого[1967] мы можем почти верно предсказать поступки детей, стариков,[1968] больных или[1969] людей весьма ограниченных, как скоро нам известна причина, долженствующая произвести действие. На этом основании[1970] свобода и необходимость поступков людей, с одной стороны, представляется нам тем большею и меньшею, чем глупее и ближе рассматриваемый человек к животному,[1971] — и, с другой стороны, чем способнее судящий видеть причины поступка.[1972] На этом основании строится существующая во всех законодательствах невменяемость для детей, стариков и сумасшедших и уменьшающие вину обстоятельства. Вменяемость представляется большей или меньшей, смотря по большей или меньшей доступности причин действия и по большему или меньшему пониманию причин.
Как в случае высшей доблести, так и высшего злодейства, мы признаем наибольшую свободу.[1973] Когда[1974] поступок того или другого рода подлежит нашему суждению, мы говорим: не понимаю, как он мог быть так велик и гениален или так ужасен и жесток. Все мученичества людей, стоявших выше своего века, основаны только на наибольшей степени вменяемости, то есть свободы, признаваемой за теми действиями, причин которых не могли понимать люди, судившие их. Чем понятнее нам причина поступка, тем менее мы признаем свободу. Самоотвержение чужого человека без видимой цели представляет в наших глазах наибольшую свободу и потому заслугу. Самоотвержение отца, матери, самоотвержение с возможностью награды, более понятное, представляется менее заслуживающим сочувствия, менее свободным.
