Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья - страница 13
— Эх, соколики, всё бы сделал, кабы не трясла меня, — говорил он посиневшими, трясущимися губами. Пьер, уже неоднократно отстаивавший, благодаря знанию языка, своего друга, и теперь заступился за него и объяснил французам, что у него так много работы и он так болен, что не может взять их рубашки. Французы ушли.
— Эх, соколик, язык — телу якорь, — сказал Платон Каратаев и завернулся опять в свою шинель.
Пьер прикрыл его[161] своим кафтаном и сел подле него, взялся за свою работу. Это была сломанная деревянная ложка, которую он хотел починить шилом и дратвой.
Не докончив еще свое[162] дело, Пьер,[163] не спавший прошлую ночь от шума на поле, лег[164] на свою солому и задремал. Только что он задремал, как за дверью послышался голос:
— Un grand gaillard, nous l’appelons grand chevelu. Ça doit être votre homme, capitaine.[165]
— Voyons, faites voir, caporal[166] — сказал[167] знакомый Пьеру голос. И, нагибаясь, вошел капрал и[168] бравый, прихрамывающий французский офицер.[169] Он оглядел пленных и остановился глазами на Пьере.
— Enfin je vous retrouve, mon cher Pilade,[170] — сказал он[171], подходя к нему.
— Bravo! — закричал Пьер, вскакивая, и, взяв под руку[172] Рамбаля с тем самоуверенным пренебрежением, с которым он хаживал по балам,[173] вывел его за балаган.
— Ну как не дать мне знать, — упрекал Рамбаль,[174] — это ужасно, положение, в котором вы находитесь. Я потерял вас из виду, я искал. Где и что вы делали?
Пьер весело рассказал свои похождения, свое свидание с Даву и расстреляние, на котором он присутствовал.[175] Рамбаль пожимал плечами и хмурился, слушая его. Когда Пьер кончил, Рамбаль обнял и поцеловал его.
— Mais il faut finir tout ça, — говорил он. — C’est terrible.[176] — Рамбаль посмотрел на босые ноги Пьера. Пьер улыбнулся.[177]
— Le diable n’est pas aussi noir qu’on le fait. Et j’ai eu des moments bien doux, dans cet espace de temps,[178] — сказал Пьер.
— Et savez vous que j’ai de la peine à vous reconnaître, mon cher ami,[179] — сказал Рамбаль, улыбаясь и всё поглядывая на босые ноги и на узел, который он,[180] входя в балаган, сложил.
— Tôt ou tard ça doit finir, — сказал Пьер. — La guerre finira un jour et deux mois de souffrance en comparaison de toute la vie…[181] — сказал Пьер, вспоминая слова Платона Каратаева: «час терпеть, век жить». — Pouver vous me dire quelque chose de ce que se fait dans le monde des armes? Aurons nous encore la guerre ou la paix?[182]
Даже Рамбаль, считавший себя другом, и тот рассердился при этом вопросе.
— On a fait des sottises et des horreurs! — сердито вскрикнул он. — Je crois que l’Empereur a perdu la tête. Et que tout ça ira au diable — c’est tout ce que je puis vous dire.[183]
И как будто сердясь на себя за то, что он сказал это, он поспешно переменил разговор.
— Mais savez vous, — сказал он, опять улыбаясь, — vous avez très bonne mine. Vous êtes un homme superbe! Et je voudrai que vous puissiez être vu dans cet état par celle…[184] vous savez. Ah malheureusement, mon temps ne m’appartient pas,[185] — сказал Рамбаль, оглядываясь — в к[оляске] сидели ф[ранцузские] о[фицеры]. — De ce pas je vai chez le commandant et je fais mon possible pour vous faire mettre en liberté, en attendant voilà, — он указал на мешок, — vous trouverez la un choube, bottes habillement d’hiver complet et différentes petites choses.[186]
Рамбаль поспешил переменить разговор, чтобы Пьер не благодарил его. Пьер благодарил его и был тронут тем, что сделал для него Рамбаль, но он знал, что завтра всё это отнимут у него, но он не сказал этого.
Переменяя разговор, Рамбаль сказал:
— Eh bien, j’ai vu votre palais à la porte, comment l’appelez vous. Il était intact il y a une semaine. Et vous voir, vous, le possesseur de toutes ces richesses, ici, dans cet état. Oh! nous vivons dans un temps terrible. Et il y a quelqu’un qui repondra à la Françe de tout le mal qui a été fait. Adieu, mon cher ami, au revoir dans des circonstances plus heureuses,
