И опять загремели колеса.
Бой мы приняли только на третий день, под селом Орлянкой, рано утром, после ночи, проведенной в степи под телегами.
- Это не бой!.. И не победа это!.. Это полпобеды!..- сказал ротный, закуривая, когда мы, не доходя до Орлянки, расположились на лужайке возле ее огородов.- Ни одного пленного! Какая же это, к черту, победа!
В селе было тихо. В конце улицы, выбегающей к нам на лужайку, скрипел журавль колодца. Около колодца суетились сестры. Раненых проносили мимо нас.
- Легонько!.. Ле-го-о-онько! - тихо просил с носилок молодой безусый солдат, с черным лицом и желтыми, как солома, бровями.- Земляк... Милый... Ле-го-о-нь-ко!..
И вдруг за спиной у нас раздался выстрел.
- Сюда! Сюда!.. Дышло!..
- Сюда! Санитары!..
Поручик Скворцов лежал на земле, около бугра, густо заросшего таволгой. Наган из рук его выпал. Пальцы были разжаты. Фуражка скатилась. С виска, расползаясь по щекам, медленно капала кровь.
- Отойди! - кричал ротный на сбегающихся со всех сторон солдат.Отойди! Чего не видели?
- Отойди! - у него под боком кричал штабс-капитан Карнаоппулло.- Чего не видели? Подошел фельдшер. Нагнулся.
- Конец! - И отошел к бугру, чтоб вытереть о таволгу руки.- Медицина здесь запоздала. Разрешите унесть?
- Несите!
- Неси!
- Тижолый! - Санитар Трифонов, здоровый солдат, с длинными до колен руками, взвалил поручика Скворцова на спину.- Тижолый!.. Мертвый, он всегда тижалей! А куда нести-то?
- К штабу неси!
- Раз, два, три... четыре. Четыре пули, поручик! Одна у него оказалась лишней...- сказал мне подпоручик Морозов, бросил наган на землю и приподнялся, ища кого-то глазами.
А за селом, для всех неожиданно, вновь торопливо заработал пулемет. Мы бросились к винтовкам.
Все. что происходило после, можно было считать секундами.
Мы сбежали с холмов за Орлянкой.
- Да подравняйте!.. Да под-равняй-те це-пи! Звенела шрапнель.
- Интер-валы! - опять закричал ротный.- Держите интер-ва-лы!..
В садах, за нами, шрапнель косила сучья деревьев.
- Сбеги ниже! - крикнул я, и вдруг, бросив винтовку, сжал рот ладонью и, спотыкаясь, быстро побежал вдоль цепи.
Сквозь пальцы мои била кровь. Боль по лицу бежала кверху и уже, казалось, звенела в ушах.
- Ложись! Ложись!
- Ин-тер-ва-лы!
- Куда! Да ложись! Выведут!
Я повалился на землю. Помню,- в траве, под самым моим лицом пробежала ящерка.
В полдень, когда я вышел из сельской школы, где помещался наш перевязочный пункт, под оградой церкви густо стояли носилки.
"Три недели и вновь в строй! - думал я, вспоминая слова сестры.- Вот тебе и отдых!.."
Раненые стонали. Какой-то унтер-офицер, вытянув руки вверх, ухватился за ветви акации, перегнувшейся к нему через ограду, и, очевидно в бреду, раскачивал их со всей силой. Кто-то рядом с ним лежал совсем неподвижно. Я подошел и вдруг быстро наклонился.
...Глаза поручика Ауэ были открыты. Он в упор смотрел на меня, но, кажется, не узнавал. Ни гимнастерки, ни рубахи на нем не было. Волосатая грудь часто и высоко подымалась. Живот был забинтован. На широкий бинт падали все новые листья.
- Последний из могикан офицерской касты! Выживет ли?.. А жаль!
Я обернулся. За мной стоял поручик Злобин, тоже легко раненный.
- Тяни, тяни,- вытянешь! - кричал унтер-офицер, раскачивая над нами акацию.
А вдоль ограды выстраивались носилки...
Недели через три-четыре, проведенные мною при хозяйственной части (у меня всего-навсего была пробита осколком губа, и в тыл меня не отправили), я вновь возвращался в роту.
Полк стоял в Верхнем Токмаке.
- Господин поручик! - окликнул меня на улице Галицкий.- Возвращаетесь?
...Пустыми гильзами из-под патронов на улице играли ребятишки. Бродила одинокая свинья, тонконогая и худая.
- Да ничего, господин поручик! Перемен как будто и не было никаких. Господин капитан опять роту приняли.
- Слушай, а как подпоручик Морозов? - перебил я Галицкого.
- А господин подпоручик Морозов уже в офицерской роте. Так точно, господин поручик, господин капитан его отправили... А вот по какой причине, господин поручик. Из-за пленных все это вышло. Господин капитан всех пленных расстреливали... И коммунистов, и мобилизованных, и всех, господин поручик. Тогда господин подпоручик Морозов своих, значит, пленных,- они также в тот день четырех под оврагом подобрали,- господину ротному командиру седьмой роты передали. А потом что было, неизвестно нам, а только господин подпоручик Морозов ушли...
