- Не богато!.. Действительно!.. Не рыскал шакалом! А!.. Так-то, так...
Я знал Марка Ващенко еще по Павловскому военному училищу, всегда веселым семнадцатилетним юнкером, потом молодым офицером 613-го Славутинского полка, куда выехали мы также вместе.
- И что это, Марк... вид у тебя такой?.. Ну, зашил бы!.. Смотри: дыра... вторая... третья...
Марк спрятал деньги в карман шинели и быстро взял меня под руку.
- Чего толковать! Нечего, брат, толковать! Действительно, брат, толковать нечего!.. Идем, угощу. Ну, идем! Там и купим... все, что нужно... Два грамма... Пожалуй, на два хватит... Э-эх!..
В госпиталь я вернулся только к вечеру.
"Взять бы его,- думал я, вспоминая, как Ващенко, нанюхавшись кокаину, плакал под смех проституток в кабаке за кладбищем.- Взять бы его!.. да с его кокаином..."
Потом я обратился к дежурной сестре.
- Сестра! Я скоро уеду. В полк пора. Видите, уже поправляюсь.
Сестра фон Нельке остановилась возле моей койки. Синие круги под ее утомленными глазами казались в темноте лиловыми.
- Успеете ли, поручик? Ведь уже и Тихорецкая сдана... В палате зажглись лампочки. Буйные за стеной гудели, как в дупле пчелы...
...И ничто не помогало. Ни бром, ни папиросы. Сна не было...
Все больные давно уже спали. Спал и мой сосед - вихрастый Костя.
На столике возле него лежало Евангелие. Под ним какая-то тетрадь, в черной клеенчатой обложке.
Я взял ее и открыл.
Ночевала тучка золотая
На груди утеса великана,
четким, почти детским почерком было переписано на первой странице. Под стихотворением бежала ровная, по линейке выведенная черта. Ниже - отрывок из Блока:
Я не первый воин, не последний,
Долго будет родина больна...
Завиток. Неумело выведенный женский профиль. Мальтийский крестик, тоже косой.
- Го-осподи! - вздохнул дежурный санитар и громко, на всю палату зевнул.
Я тоже зевнул. Опустил тетрадь на одеяло. Из тетради выпала какая-то фотография. Фотография соскользнула на пол. Я поднял ее и вдруг увидел чуть-чуть раскосые, знакомые глаза Ксаны Константиновны.
"Моему милому и дорогому брату Косте,- прочел я под фотографией.Черноглазому галчонку с крыльями сокола. Ксана".
...Опять зевнул санитар.
- Чтоб новокорсунские да подкачали! - бредил вахмистр-паралитик.
- Ва-ше им-пе-ра-тор-ско-е ве-ли-че-ство...
Я вложил фотографию в тетрадь и осторожно положил ее на столик.
Ночь была безнадежно долгая...
- Хорошо, я передам главному врачу. Как хотите!.. Но комиссия будет только дня через четыре.
Потом сестра фон Нельке подошла ко мне снова.
- Вы, кажется, просили... Хотите, я сегодня проведу вас к буйным? Вам все еще интересно? Больные пили чай. Я встал и пошел за сестрой.
На полу палаты для буйных кружился живой клубок голых человеческих тел. Завидя сестру, санитар быстро вскочил с табурета, подбежал к больным и, взмахнув кулаком, гаркнул на всю палату:
- Вы-ы!
Клубок тел сразу рассыпался. Первым с пола вскочил вольноопределяющийся-марковец. За ним - другие.
Разбежавшись во все стороны и вспрыгнув на койки, они быстро, как по команде, повернули к нам злые и улыбающиеся, одинаково оскаленные лица.
На полу остался лишь рослый красивый больной с густой рыжею бородою. Нога у него была ампутирована. Все еще перевязанный обрубок медленно подымался и опускался, точно подобострастно кланяясь санитару.
- Ползи! - крикнул санитар.
Но больной поднял на него глаза, выправил волосатое тело и вдруг, ударив о грудь кулаком, стал быстро повторять, гордо повышая уже знакомый мне певучий голос:
- Влади-мииир кня-ааазь! Влади-мииир кня-ааазь! - А обрубок его ноги кланялся подобострастно...
- ...а где запастись? Вот и сидят голые. Но идемте в женское. Я покажу вам наших бывших сестер. И мы пошли вверх по лестнице.
- ...И он подошел... И он сказал... Берта! - сказал: Берта!! - сказал: Бер-та!!! - сказал...
А другая, тоже бритая, тыкая в стену указательным пальцем:
- Покажите мне, покажите мне, покажите мне!..
- Не можешь?! Уже не можешь?! - кричала с койки третья, яростно раздвигая промежность ладонями.- Не можешь?! - Тяжелые, круглые ее груди плескались и колыхались.- Уже не можешь?!..
