- Ничего, ничего!.. Не в первый... Не спотыкаться, не бегать... Выбежим!
Через минуту нас построили.
* * *
...Под ногами хлюпала вода.
- Держи интервалы!.. Цепь спокойней!.. Цепь - черт дери! Держи интервалы!
Капитан Иванов вводил роту в прорыв между 2-й и 3-й, которые медленно отступали от Богодухова. 4-й взвод, еще не привыкший к боям, шел, ломая равнение, крутыми зигзагами.
- Не пригибаться! Не пригибаться, трусы! - кричал капитан Иванов, следуя за ротой с наганом в руке.- Цепь...
Диким вихрем над головой взвизгнули первые пули. Кто-то вскрикнул и упал.
- Вот они! Вот! - закричал Свечников.- Обходят!..
- Не ори! - Нартов грыз семечки, а потому шамкал, как беззубая старуха.
- Не ори, дурак!.. Наши это... Воин!..
Было темно. Темнота под пулями визжала. Дождь бил в спину.
Наконец, 2-я и 3-я роты поравнялись с нами. Мы также стали отходить.
* * *
...Отступая, мы отстреливались.
- Спокойней! Так! Так! Еще спокойней! - сдерживал 2-е отделение прапорщик Дябин.- Следите, прапорщик.- Он подошел ко мне.- Ну и бьют же! Следите...
И вдруг глаза мои чем-то захлестнуло, и чья-то винтовка, ударив меня в локоть, полетела мне под ноги.
...Черные силуэты солдат шли пригибаясь.
- Отделение, слушать мою команду! - кричал я, снимая наган с прапорщика Дябина.
Верхняя часть его черепа была снесена.
* * *
Все больше и больше снижались пули. Нартов ворчал. Шел угрюмым шагом, опустив винтовку штыком до самой земли. По нем равнялась вся цепь. Я был обрызган кровью и мозгами отделенного. Вытирая лицо рукавом, быстро пригибал голову, самого же себя обманывая: "Ну, конечно, не трушу... Пригибаюсь?.. Ну, конечно!.. Но кровь..."
- Эй, не бежать!..
Из-под обстрела красных мы вышли только через полчаса.
Дождь больше не падал. Из-за туч выгрызалась луна.
Замыв пятна крови и мозги, я повесил гимнастерку на ротной кухне и медленно шел к бараку какой-то экономии сахарозаводчика Кенига, в которой на ночь - был расположен наш батальон.
Под стеной барака сидело несколько солдат 2-й роты.
- А черт их разберет, хохлов этих!.. Молчат, и слова не скажут...говорил маленький рыжий солдат с запрокинутым вверх носом.- В городах, там подходяще встречают, это верно, а эти вот - волками глядят... Ну - и не поймешь, рады ли, нет ли...
- А чему радоваться?..
- Ты, слушай, язык подвяжи!..- угрюмо вставил третий солдат.- Не у красных... Разговор оборвался.
- Гляди, пленного ведут. Ишь, длиннорылый! Наш это, из кацапов будет!
Из штаба батальона вели пленного ординарца, в темноте подъехавшего к нашей цепи.
Пленный шел, опустив голову, и угрюмо смотрел на дорогу.
Через минуту за бараком раздался выстрел.
* * *
"Пойду за гимнастеркой - и - спать!" - решил я, соскакивая с забора.
Прапорщик Морозов сидел возле кухни, держал между коленями котелок и деревянной ложкой хлебал черный густой кофе.
- Мне, прапорщик, кажется...- начал было он, но вдруг почему-то вновь замолчал.- Хотите?
Я сел рядом с ним и взял котелок и ложку.
Опять стал накрапывать дождь. Прапорщик Морозов поднял голову и снял фуражку. Увидя над кокардой смятый стебелек уже осыпавшейся розы, он отцепил его и бросил на землю.
- Знаете, о чем я думаю, прапорщик? - спросил он, помолчав.- Думаю, вот,- отчего с прицела двенадцать, десять, восемь, или с шести хотя бы, стрелять, очевидно, легче, чем в упор...
- То есть как это?
- Да так...- И прапорщик Морозов замолчал. В темноте за бараком вновь раздались три выстрела. Кашевар над котлом быстро поднял голову:
- И завсегда так! - сказал он, всыпая в котел красные бураки.- Как малость не повезет - всех расстреливают. Эх и борщ будет!..
Я взял гимнастерку и пошел в барак.
Длинный ряд нар убегал в темноту. На них лежали солдаты, друг возле друга.
С трудом отыскав место, я разостлал шинель и снял сапоги.
"Надо высушить... Завтра утром опять на Богодухов. Ноги запреют..."
Вода с толстых английских носков ручьем текла на пол. Потом стала падать каплями. Реже... Еще реже...
Я положил сапоги к голове, носки - на голенища, и закрыл глаза. Влажный холод шинели сочился сквозь гимнастерку. "Чем?.. Черт возьми, да чем это знакомым таким пахнет моя мокрая шинель?" Я стал вспоминать.
