– А как насчет Фениксов? – осторожно спросил Дмитрий. – Не слыхал о таких?
Метис о них слышал…
– Фениксов надо жечь, – сразу, без заминки ответил он.
И не только слышал, но и знал, как с ними поступать.
– Эти выродки дают силу Орденам. Если они исчезнут хотя бы на какое-то время, мертвяки ослабнут. Да и вообще… – Метис решительно тряхнул головой. – Каждый имеет право на жизнь, но каждый обязан умирать и уступать место новым поколениям.
Дмитрий порадовался про себя, что проявил благоразумие и не открыл Метису своей главной тайны. О том, что он Феникс, Вольным Охотникам точно знать не следовало.
– Таково естественное и правильное положение вещей. И мы тоже делаем эту жизнь естественной и правильной. – Фанатичный блеск в глазах Метиса становился все более явственным.
– Но сами вы, я смотрю, пока в этой жизни не очень преуспеваете, – Дмитрий окинул многозначительным взглядом непрезентабельный прикид собеседника. – Или у вас фишка такая: маскироваться под бомжей?
Метис насупился.
– Да, главным образом это маскировка, конечно. Очень удобная, кстати. Мы часто пользуемся ею там, где небезопасно ставить магическую «маску». Но дело не только в этом. – Губы Метиса скривились в злой усмешке. – На самом деле мы мало отличаемся от обычных бродяг. Наш образ жизни похож на их. Мы, как и они, являемся аутсайдерами общества. У нас нет дома, имущества, семьи. Зато наши имена, отпечатки пальцев и фотографии ты не найдешь ни в одной базе данных. Мы сознательно ушли из системы, которую контролируют мертвяки. Ушли по-настоящему, а не так, как Охотники, прикормленные Орденами.
– Ушли? – с сомнением хмыкнул Дмитрий. – Или просто создали свою банду?
– Не банду, – поморщился Метис. – Банда – это криминал. А криминал – это тоже система. И она тоже находится под контролем мертвяков.
Ах да, конечно… Дмитрий вспомнил о криминальных Братствах. «Нетопыри», «кости», «улитки»…
– Мы ушли совсем. Такое возможно только на самом дне, куда даже самые дотошные орденские Пастухи спускаются крайне редко. По той простой причине, что человеческое дно практически не влияет на жизнь общества. А значит, не представляет интереса для мертвяков.
– Вне системы с ними легче бороться? – спросил Дмитрий.
– Вне системы больше шансов выжить у тех, кто с ними борется, – ответил Метис.
Дмитрий вспомнил бомжей из подземного коллектора, которых группа Кристины спугнула во время охоты на депутата Гордина – Феникса «плющей». Наверняка те бродяги тоже были Охотниками. Вольными. Внесистемными.
– К сожалению, многие Охотники сейчас предпочитают прогибаться под Мертвые Братства, – сухо добавил Метис. – Так удобнее. Так легче. Им кажется, что легче…
* * *
За грязным мутным окном тамбура проносились деревья и загородные домики. Леса становилось меньше. Дач – больше. Поезд все-таки направлялся в Москву.
Когда проехали Электрогорск, скрежетнула раздвижная вагонная дверь. В тамбур вышел тощий плюгавый мужичок с усталым взглядом загнанного жизнью работяги. В сухих пожелтевших от никотина пальцах пассажир мял папиросу из самых дешевых. Мужик вышел покурить, но, посмотрев на Метиса, досадливо поморщился и прошел дальше – в соседний тамбур. Или, наверное, уже через тамбур.
Сказать он ничего не сказал, но напоследок так хлопнул дверью, что его отношение к бомжу, разъезжающему в электричке, было ясно без слов.
Метис проводил мужичка насмешливым взглядом:
– Видишь, иногда быть неприкасаемым очень удобно.
– А это не слишком м-м-м… заметно? – спросил Дмитрий.
– Брось, – отмахнулся Метис. – Люди стараются поскорее выбросить из памяти то, что им неприятно. А что может быть неприятнее для добропорядочного «жильца», чем рожа грязного бездомного бродяги. Ее забывают сразу. Собственно, ее никто и никогда толком не рассматривает. Люди живут слишком мало, а потому вечно спешат. Им недосуг сопереживать бродягам и наблюдать за жизнью изгоев. Более того: они инстинктивно сторонятся неудачников. Девяносто девять человек из ста не будут проникаться чувством сострадания к тому, кто опустился на дно. Да и сотый не станет надолго этим заморачиваться. Просто потому, что у него в итоге найдутся дела поважнее. Бомжей предпочитают не замечать, не видеть и не запоминать. Вот ты, например, можешь вспомнить лицо хотя бы одного бродяги?
