Кто-то тоненько заскулил. В первый момент, он даже подумал, что Кут вернулся. Но нет, это кто-то из Тёмных. В непостоянном, скупом свете «Факела», он разглядел очертания их тел. Упали там вповалку, заняв собой почти всю комнату – если б легли не в два слоя, так и всю бы заняли. И как у них получилось так устроиться? Смотришь на них и кажется, что там выщербленная солнцем и дождём, древняя вулканическая масса. Поросшая мхом. Хотя это конечно не мох, а шерсть, где родная, где вживлённая, где просто кусочки шкур на одежду нашиты. Хорошие они, всё-таки, но вот есть изъян, людей едят – ну а кто в наше время лишён недостатков? Кто-то в носу ковыряется, кто-то руки перед едой не моет, а кто-то людей ест – ну и что? Расстреливать их всех что ли? Так патронов не хватит, да и людей мало останется. И вообще, это расизм уже какой-то будет. Эх, порочен род людской, увы…, фу. Какая гадость!
Велес поспешно отодвинулся от наимерзейшей картины – две собаки сели рядом с ним, привалились спинами к стене, и теперь спят. Головы свесили, сопят что-то там своё. Грязные все, вшивые, хотя, учитывая, что они собаки, скорее всего, блохастые. А если эта гадость на него прыгать станет? Велес ещё дальше отодвинулся. Вот так вроде блохи не допрыгнут. Зачем вообще их сюда пустили? Один едва научился есть с миски и гадить в правильном месте – но тут-то место новое, он ведь просто не знает где гадить. Столько трудов по воспитанию и всё насмарку! Придётся начинать сначала, а Фу очень глупая собака, он с ним так ужасно намаялся! Нет. Если Фу начнёт снова гадить где попало, вот хоть убейте, но он с ним возиться не станет. Пусть Оля с ним мучается и приучает к лотку заново. С Догом, всё конечно, сложнее, он собака наглая и хитрая, его так просто не обучишь, тут думать надо, ведь стрелять в него, Оля больше не разрешает. И почему? Подумаешь, пару раз пальнул. Ему что сделается? Он вон, как конь, живой до сих пор и наверняка, замышляет очередную пакость, что бы снова украсть его деньги и отдать их какому-нибудь бесполезному существу, которое даже на еду не годится.
Эх, никто его не понимает, в этом бездушном, порочном мире!
Остальные сталкеры из Олиной команды, дрыхнут в углу, но не все – двое охраняют единственный вход в остальное подземелье. Выход сторожит Глафира. Пусть она и не понимает этого, но выполняет важную работу и выполняет её на отлично. Надо бы её как-то отметить за старательность, мяса внеочередной раз подкинуть или там косточку.
В глубине тёмного дверного проёма, который никто из них не охранял, звякнул металл.
Велес мягко поднялся на ноги и двинулся туда, осторожно ступая, что б никого не разбудить.
-Блять…, Велес! Хули ты делаешь? – Пискнул негодяй, с собачьим именем.
Велес на провокацию не поддался и с силой наступил ему ещё и на вторую ногу.
-Простите, я случайно. – Извинился он, ещё раз наступив на ту же ногу.
-Вот ты ж гонд…, хватит!
Велес пожал плечами – всё равно бесполезно. А ведь мог бы извиниться - Дог конечно, за то, что раскидал свои ласты на полкомнаты. Ему-то тут извиняться совершенно не за что. Он же совершенно случайно на него наступил. А вот поджал бы он под себя ноги, свернулся бы клубочком, а ещё лучше вышел бы на улицу и на берёзе повесился – и всё, никто бы на него не наступил, естественно, совершенно случайно. Но нет же, этот негодяй, не то, что повеситься, он даже ноги подтянуть не удосужился! Отвратительный человек. И как он так умудрился, конечно же, подлым образом, втереться к нему в доверие, что, ненадолго, но всё же, стал его другом? Кошмар!
Велес зашёл в комнату и замер у двери. Сверху лился очень скупой, холодный свет – ночь на дворе, звёзды, вот и всё освещение. Снова звякнула цепь.
-Привет. – Сказал сталкер, закуривая сигарету.
Глафира медленно повернулась, синюшное лицо исказилось широкой улыбкой.
-Мясо! – Радостно воскликнула она, вытянув руки и шагнув к нему. Цепь натянулась, Глафира грохнулась на пол. Сорочка, в которую беднягу одели, ныне уже пятнистая вся, из-за покрывшей её грязи, задралась до самой груди, на миг явив миру то, что показывать, пожалуй, не стоило. Однако Велес взгляда не отвёл. Смотрел внимательно, пока Глафира ни села на пол. Её белесые глаза обратились к недоступной еде. В них, впрочем, ему могло показаться, отразилась печаль.
