Мысли эти — мучительные, мрачные — одолевали Виктора. Он посмотрел на Григория, который стоял у решетчатого окна, объятый такими же мрачными думами.
Григорий видел часть города, маленькие фигурки людей на улицах. Он подумал о Розе: "Что она сейчас делает? Вспоминает ли меня?"
Устав стоять, он подошел к нарам, лёг на солому.
В этот момент в карцер донесся снаружи голос часового: "Эй, парень, гони отсюда свое стадо!".
Григорий подошел к окну, с трудом вскарабкался по приставленной к стене доске от нар. Голова его очутилась на уровне окна. Он увидел внизу, в ущелье, стадо коров. Мальчишка-пастух, размахивая палкой, гнал их вверх по противоположному склону. Вдруг пастушонок положил свою палку на камень, бросился назад, поднял что-то с земли и швырнул вверх.
Григорий пригнулся. Почти в тот же момент в окно влетел камешек и упал на пол. Григорий поднял его и увидел, что камень обернут бумажкой. Он передал ее Виктору. Тот разгладил листок и узнал почерк Лалезар-ханум. Прочи-тать записку было секундным делом. Виктор скомкал записку и сунул ее за пазуху, — в нижней рубахе у него был потайной карман.
Глаза у него сузились, стали злыми и жестокими. Он смотрел в упор на Сырожкина, повторяя про себя; "Значит, это ты — подлец, ты — негодяй…"
Взгляд Виктора заставил Сырожкина попятиться назад, в угол камеры.
Григорий, читавший записку вместе с Виктором, не выдержав, шагнул к Сырожкину и плюнул в его лицо.
— Предатель! Продажная шкура!
Кроме Виктора и Григория в карцере находились еще два солдата-повстанца. Те тотчас догадались о содержании записки.
Сырожкин съежился.
— Это клевета!.. — забормотал он. — Не верьте!
Виктор сделал шаг вперед и тихо, но твердо сказал:
— Именем повстанческого комитета предлагаю приговорить Серафима Сырожкина к смерти. Серафим Сырожкин выдал план восстания и предал революционное дело! Кто против приговора?
Ему ответили три решительных голоса:
— Смерть!
— Конец предателю!
— Кончать его!
Сырожкин бросился к двери и начал стучать в нее кулаками.
— Помогите, убивают! — завопил он.
Григорий шагнул к нему, зажал рукой рот и потащил в угол карцера.
Щелкнула задвижка глазка на двери.
Виктор, поняв, что на крик Сырожкина прибежал часовой, заслонил глазок спиной.
Заподозрив неладное, часовой побежал искать дежурного офицера.
Скоро дверь распахнулась, в карцер вбежал дежурный офицер и увидел у стены тело Сырожкина. Глаза предателя были широко раскрыты и устремлены в одну точку. Офицер склонился над заключенным Сырожкиным и увидел, что тот мертв. Перевел взгляд на четверых солдат, стоявших посреди карцера плечом к плечу, и попятился к двери. В глазах их светилась непреклонная решимость.
Через неделю на рассвете жители Закатал были разбужены барабанной дробью, доносившейся из крепости. В Тифлис этапом отправляли восемнадцать закованных в кандалы солдат. Им предстояло предстать перед Закавказским военно-полевым судом.
Гремя цепями, волоча ноги, заключенные медленно шли по улицам города.
Виктор заметил в толпе учительницу Лалезар-ханум. Их взгляды встретились.
"Прощай, красавица! Прощай, мужественная женщина!" — говорили глаза Виктора.
"Прощай, друг! — отвечали ему глаза Лалезар-ханум. — Я преклоняюсь перед вашей отвагой, перед твоим личным мужеством! Кто знает, может, мы еще встретимся? Может, и я пойду по вашим следам!"
В толпе был и Бахрам. Он неотрывно смотрел вслед уходящим повстанцам, пальцы его сами собой сжимались в кулаки.
Город остался позади.
Шагая по пыльному Балакендскому шоссе, арестанты и не подозревали, что с крутого, поросшего орешником холма на них смотрит Гачаг Мухаммед. Отбить арестованных не было надежды — слишком многочисленной была стража, двойным кольцом окружившая повстанцев, — но Мухаммед знал, чувствовал: это не конец, главные бои впереди, он еще встретится с этими людьми, он будет сражаться вместе с ними.
